Надя Де Анджелис «Италия: чувство капучино»

Глава первая

Декабрь. Скажи мне «си»!

 

С чем в России хорошо — так это с разводами. Платишь сто рублей, ждешь месяц — и ты снова свободный человек. Эта мысль меня очень утешает, хотя я тоже пока свободна как птица. Но минут через десять стану птицей окольцованной. Мой жених тоже доволен, что мы женимся не в Италии: там, чтобы развестись, потребуется четыре года и две тысячи евро.

За окном — московский полуденный полумрак. Кружатся снежинки. Я одета не совсем по погоде — на мне розовый летний костюм. Я же теперь безработная, и не могу себе позволить свадебное платье. Туфли по-осеннему желтые. Они гармонируют с желтыми волосами. Так уж неудачно меня покрасили в районной парикмахерской, не перекрашиваться же.

Гости расчехляют фотоаппараты, обмахиваются букетами и бросают на нас любопытные взгляды. Гости — это мой папа, двоюродный брат Харитон, школьные друзья Саша и Оксана с отпрысками. Последними влетают две фурии в черном: моя лучшая подруга Лена Колено и ее дочь Зойка.

Со стороны жениха — никого.

На мою группу поддержки с плохо скрываемым раздражением смотрит Алла Дмитриевна Райская, которая будет нас женить. Я знаю, как ее зовут, потому что именно она месяц назад принимала у меня документы для бракосочетания. Трудно забыть табличку «А.Д. Райская» (советские родители-атеисты весело пошутили). Тогда мне тоже было очень страшно — казалось, что остальные пары, молодые и красивые, будут хихикать надо мной, сорокалетней невестой без жениха. Но в очереди сидела старушка с двумя мужьями (так случайно получилось, волновалась она, и порывалась всем рассказать свой юридический казус), глубоко беременная пара и девушка, как я — с женихом-иностранцем, только еще и сидящим в тюрьме. Я приободрилась и, хотя А.Д. Райская смотрела на меня свысока и придиралась к каждой закорючке, вылетела из загса с датой собственной свадьбы в зубах.

Сейчас Алла Дмитриевна сияет так, что больно глазам: на ней алый костюм с искрой, блестящие колготки и лаковые туфли на шпильках. По-английски такие туфли называются «стилетто», потому что острым каблуком, как и стилетом, вполне можно убить человека. У меня тоже такие есть, и вчера мой будущий муж интересовался, не собираюсь ли я надеть их на свадьбу. Нет, дорогой, не собираюсь, — ответила я и мысленно содрогнулась.

Да, так получилось. Лысина моего будущего мужа маячит где-то в районе моего плеча. Он — итальянец, старше меня на восемнадцать лет и ниже на восемнадцать сантиметров. И я не из тех девушек, что стремглав сбегают из-под венца. Нервы у меня железные, вот только кошки на душе скребут.

В воздухе разлито недоумение. И как я дошла до жизни такой? Ведь все у меня было хорошо и правильно. Квартира. Машина. Друзья. Путешествия. А главное — работа: отдельный кабинет, за сидение в котором я получала стабильно растущую зарплату. Если в начале карьерного пути я радовалась тому, что в Европе есть магазины дешевле, чем в Москве, то теперь я радовалась тому, что в Европе есть дорогие магазины и они все равно дешевле, чем в Москве. У меня завелись костюмы, пара вечерних платьев, несколько рядов туфель на каблуках и домработница, которая все это гладила и чистила. О существовании районной парикмахерской я даже не подозревала. В обеденный перерыв отправлялась в фитнес-клуб с бассейном, после которого меня по очереди дожидались гламурный стилист Егор-зайка, маникюрша Валечка и тайская массажистка Ёк, а если мне хотелось еще и поесть, то я звонила на работу и говорила строгим голосом: «Я на встрече, задержусь. Рассчитываю увидеть у себя на столе цифры за прошлый квартал», ну или что-то в этом роде.

Сильнее всех недоумевает мой папа. До сих пор он только и делал, что хвастался: Надя окончила школу с золотой медалью, Надя поступила в МГУ, Надя защитила диссертацию, Надя купила машину, Надю назначили начальником отдела, Надя отправилась в круиз, Надя едет на семинар в Рио-де-Жанейро, Надя получила премию и поменяла машину.

И вот два месяца назад поступательно-карьерное движение вперед резко застопорилось, и покатилась папина девочка по наклонной плоскости. Новости я выдавала ему маленькими кусочками. Сначала сообщила, что уволилась. Папа почти не волновался: был уверен, что меня пригласили в компанию покруче. Однако когда я продала машину и перестала ходить на тайский массаж, он не на шутку растревожился. И тут я ему сообщила, что выхожу замуж.

Это был, конечно, шок. Никто на это уже давно не надеялся! В том числе и я.

Конечно, время от времени у меня появлялись бойфренды. Но я их с папой не знакомила, потому что о том, чтобы завести дома какое-нибудь живое существо на постоянной основе, хотя бы хомячка, не могло быть и речи. У меня даже пластмассовые цветы, и те вяли! Какой муж?! Куда его деть? И главное, когда им заниматься? Личная жизнь никак не вписывалась в мое жесткое расписание. Пятидневная рабочая неделя — «понепятница» — с десяти до «пока пробки не рассосутся». Вечер пятницы — друзья, клубы, пляски на столах и прочие излишества. Суббота — сон до вечера, потом легкий шопинг или кино. Воскресенье — все те процедуры, которыми я не успела заняться на неделе (мезотерапия, фотоэпиляция, бионаращивание роговых отростков, и что там еще я успела вычитать в свежей прессе).

Деликатный папа так формулировал мою позицию, защищая меня перед назойливыми родственниками: «Надя — не тот человек, чтобы жертвовать карьерой ради семьи». В оптимистические моменты я тоже так считала, но гораздо чаще думала грустную думу: мой женский поезд давно ушел. Слава богу, что не раздавил меня, как Анну Каренину.

И тут появился он.

Интернет.

Вдруг обнаружилось, что в нем полно мужчин, и практически все жаждут со мной познакомиться, а в перспективе — и жениться. Как только я зарегистрировалась на сайте знакомств, в меня стали влюбляться примерно двенадцать мужчин в минуту. И я подумала — черт возьми, а почему бы и нет! Раз столько желающих, то вдруг найдется тот один-единственный, который не будет меня сильно раздражать? Которого можно будет поселить дома?

Сказано — сделано. Как подобает эффективному менеджеру, я подошла к делу ответственно. Составила список из ста относительно приятных мужчин. Вычеркнула женатых. Бородатых. Курящих. Системных администраторов. Психологов. Тех, кто изъясняется афоризмами. Ну и, естественно, тех, кто пишет с орфографическими ошибками.

В результате в списке не осталось никого. Некоторых пришлось вычеркнуть по два-три раза. На следующий день я повторила эксперимент с другой сотней, но с тем же результатом.

Так что идея выйти замуж через Интернет сдохла на корню — я даже ни с кем не встретилась. Вместо этого я начала учить английский язык. Меня в очередной раз повысили, докладывала я теперь непосредственно американскому начальнику, а он уже неоднократно морщился, когда ему приходилось общаться с подчиненными через переводчика. На очередном новогоднем корпоративе он прилюдно пообещал двадцатипроцентную прибавку к зарплате каждому, кто через год будет свободно говорить по-английски. Для меня это оказалось отличным стимулом. Я стала просыпаться на полчаса раньше и первым делом, еще в пижаме, садилась за учебник. Смотрела английские комедии без перевода. Выписала себе женский журнал из Австралии. И прочно окопалась на сайтах для изучающих язык — то помогая кому-то с русским, то, наоборот, спрашивая про непонятные английские слова.

Однажды мне написал переводчик по имени Бруно, который помогал изучающим английский и итальянский, а сам иногда спрашивал что-то насчет русского и испанского. Письмо состояло из двух строчек.

 

sdrastvuy!

I like your choice of words!

 

У меня не было ни одной причины отвечать на это письмо. Ни единой. Ну что мне за дело до того, что какому-то незнакомцу нравится, какими словами я выражаюсь!

Но за окном лил дождь, работа была сделана, а ехать домой было еще было рано — пробки только начинались. Поэтому я, неожиданно для себя, спросила его:

 

Where are you from?

 

Эта фраза, похоже, и решила все дело. Если бы я ее не написала, то он бы понял, что я не расположена к общению, и не стал бы больше мне писать. Не тот человек, не приставучий (это я уже, конечно, поняла гораздо позже).

Однако он ухватился за мой вопрос, и следующее письмо было уже подлиннее: Бруно — итальянец, но много лет живет в Лондоне, и у них стоит такая-то погода, а какая погода стоит в Москве? Он накануне варил себе макароны и включил на кухне телевизор, который вообще-то не смотрит. А там показывали репортаж из России, и его поразило, что все одеты в серое и никто не улыбается, интересно, почему?

Пришлось ответить и на это. Я и глазом не успела моргнуть, как мы стали переписываться каждый день, несколько раз в день, а потом обменялись телефонами и стали перезваниваться. Эта непринужденная болтовня меня ни к чему не обязывала и никак не напрягала. Мой разговорный английский стремительно совершенствовался, и это главное. Ну и, чего уж там, было очень приятно, что где-то на другом краю Европы человек, который никогда в жизни меня не видел, просыпался в пять утра, чтобы сказать мне по телефону Dobraya utra, Nadyenka!.

Но я для себя твердо решила, что в нашем общении нет абсолютно никакой романтики. Поэтому, когда Бруно начинал говорить об отношениях и чувствах, я лишь хихикала и переводила разговор на другое. Дескать, мы только буквы и пиксели на экране, какая любовь, о чем ты, дорогой друг?

И тут он мне расставил примитивнейшую ловушку.

— Что же, — спросил он как-то раз, — если бы мы были лично знакомы, то это что-нибудь изменило бы? В такую любовь ты веришь?

— Ну конечно, — с легким сердцем ответила я, предварительно убедившись, что расстояние между Лондоном и Москвой составляет две с половиной тысячи километров. В абстрактную любовь я, конечно, верила, но вот в то, что незнакомый человек купит билет на самолет, получит визу, закажет дорогущую московскую гостиницу и прилетит со мной знакомиться, — это уж дудки. Я не такой наивный цветочек, чтобы верить в детские сказки про прекрасных принцев. Однако зачем ему об этом знать? И я вдохновенно продолжала:

— Конечно, я верю в любовь! И когда-нибудь обязательно настанет тот день, когда мы встретимся, и я увижу тебя, и ты увидишь меня, и мы посмотрим друг другу в глаза, и…

Я не хотела терять ни малейшей возможности совершенствоваться в английском, поэтому собиралась еще долго распинаться на тему нашей будущей встречи, но неожиданно Бруно меня перебил.

— Этот день, — сказал он, — настанет в следующую пятницу, когда ты прилетишь на конференцию в Гамбург. Я тоже туда прилечу, уже купил билет. Ты же говорила, что у тебя будет свободный вечер?

…Черт, черт, черт! Как я могла быть такой легкомысленной? За несколько месяцев интернетно-телефонного общения я уже привыкла рассказывать ему все свои планы, безо всякой задней мысли. И что теперь делать?

Конечно, можно было сказать ему прямо: не прилетай в Гамбург. Я не хочу тебя видеть. Но это было бы враньем. Мне было очень любопытно взглянуть на человека, с которым я так много общалась за последние месяцы. Часто ли на моем жизненном пути попадались люди, которые меня целиком и полностью понимали и одобряли? Тем более мужчины? Вот то-то и оно.

…Встреча получилась короткой и скомканной. Бруно оказался симпатичным, но очень маленьким человеком. А я, конечно же, по такому случаю прибавила к своим 175 сантиметрам каблуки. Мы отправились в ресторан, где я уселась на низенький диван, а он — на высокий стул. Стало чуть полегче. Обменялись подарками. Он мне подарил бутылочку оливкового масла и украшение на шею, а я ему — сборник русских пословиц с английским переводом.

Погуляли. Посмотрели на темный мокрый Гамбург. Поговорили о всякой ерунде. И всё, пришла пора расставаться. Никакого чуда не произошло. Никакой любви с первого взгляда, никакого ёканья в сердце — ничего, кроме обоюдной симпатии. Было совершенно непонятно, что с этой симпатией делать дальше.

И вдруг в аэропорту Бруно сказал совершенно будничным тоном:

— Надя, а давай поженимся!

Я, естественно, захотела перевести все в шутку, но не вышло. Этот маленький человек был дьявольски серьезен. Жег мне сердце своими итальянскими глазами, похожими и на шоколад, и на уголь одновременно, и не хотел улетать без ответа. Погода была на его стороне: оба наших рейса, в Москву и в Лондон, задерживались. И мне совсем не хотелось его обижать — он же не сделал мне ничего плохого, зато сделал много хорошего.

Поэтому я ответила ему так: теоретически я бы, конечно, не прочь. Но как же это практически? У него работа в Лондоне, у меня в Москве. Квартирки у нас у обоих крошечные. Что мы будем делать, поженившись? Где жить?

И тут Бруно достал из кармана джокер.

— Мне моя работа осточертела, и Лондон тоже. У меня, — сказал он, — есть в Италии дом. Как это по-русски? — Dacha, но жить в нем можно и летом и зимой. В деревне Триальда, это недалеко от Санремо. Четыре этажа, на втором этаже — камин. Ты будешь сидеть в кресле с бокалом красного вина и смотреть на огонь. Но это зимой. А летом ты будешь сидеть в шезлонге. Под оливой. Или под персиком. И смотреть на горы. С бокалом белого. Я тебя не тороплю, но ты все-таки подумай!

На том мы и расстались.

Позже Бруно клялся, что никогда не изучал нейролингвистическое программирование и вообще не знает, что это такое. Но, по-моему, это было именно оно: два неимоверно притягательных образа (камин-кресло-красное, олива-шезлонг-белое) немедленно поселились у меня в подсознании и стали оттуда вести подрывную работу.

Вот просыпаюсь я в семь утра. Пора на службу. И начинаю размышлять о том, что ведь в какой-нибудь другой жизни можно было бы спать до упора! За окном хмуро и пасмурно. «А в Триальде, небось, двадцать пять градусов!» — думаю я, и, вместо того чтобы одеваться и красить глаза, лезу в Интернет. Двадцать семь и солнце. Еду на работу — естественно, не еду, а стою в пробке. И вспоминаю, что плотность населения в Триальде — два человека на квадратный километр. Смотрю на полку с вином в супермаркете — и прикидываю, сколько оно стоит в Италии. Получается, что в пять раз дешевле. Или в семь.

На работе меня тоже стали одолевать навязчивые мысли: зачем я сижу в офисе? Отчего на мне строгий серый костюм в элегантную полосочку? Нужен ли человечеству этот график соответствия одних показателей другим показателям, который я должна изучить и подписать? А мне лично он нужен?

Все эти вопросы без ответов меня начали ужасно раздражать. И даже фитнес-клуб со стилистом Егором-зайкой и массажисткой Ёк перестал радовать: потея на беговой дорожке, я представляла себе, как гуляю по тенистой горной тропе.

Из Интернета вынырнуло слово «дауншифтер» — так себя называли люди, которые уезжали в далекие края — куда-нибудь в карельскую деревню или в Индию. И жили себе не тужили, не думая о карьерном росте и ежегодной премии. Но все же чем-то они там занимались — плели украшения из бисера или возили туристов на экскурсии. А я-то вообще ничего не умею, кроме как работать менеджером в офисе!

Чтобы избавиться от морока, я опять полезла в Интернет и нашла кучу сайтов, посвященных бракам с иностранцами. Картина вырисовывалась довольно-таки страшная.

Во-первых, выяснилось, что типичный иностранный жених в реальности уже давно, глубоко и безнадежно женат. А переписку с симпатичной дамочкой из далекой страны ведет просто так, для поднятия боевого духа.

Во-вторых, если же он все-таки не женат, то разведен и платит алименты на шестерых детишек, поэтому ему жизненно необходима работящая, не привыкшая к роскоши женщина, которая будет зарабатывать ему на пиво мытьем полов и лежачих старушек.

Ну и третий вариант — самый шокирующий. Выходите вы замуж за иностранца: алиментов не платит, хорошая работа, с виду все в порядке. Приезжаете в его уютный домик. Он показывает вам, где спальня, где кухня, где ванная. Но одна комната заперта на ключ. Новоиспеченный муж строго-настрого предупреждает: сюда нельзя! Категорически запрещено! Не влезай — убьет!

Естественно, рано или поздно любознательная русская жена все-таки расковыряет замок шпилькой, а там!.. Полный шкаф женских платьев, чулок и «лодочек» сорок четвертого размера. Короче говоря, мужчина — трансвестит, а жена ему нужна для прикрытия. Чтобы не было мучительно стыдно перед родственниками.

Помимо этих кошмаров, все жаловались на патологическую жадность иностранных женихов. Например, приезжает он в гости, знакомиться с родителями невесты, и говорит: я не знал, что тебе подарить, поэтому привез тебе в подарок тысячу долларов, вот, купи себе что хочешь. Ой! А кошелек-то я дома забыл! Нет, кредитной карточкой воспользоваться не могу, потому что мой банк снимет огромные проценты. Так что давай-ка ты пока что тут меня корми и развлекай, а потом мы поженимся — и все мое будет твое. Плюс тысяча долларов. Через некоторое время отъевшийся на домашних пельменях с рыночной сметаной жених уезжает — и с концами. А через полгода приходит от него письмо: здравствуй, дорогая, разве ты не находила у себя в ванной мой наполовину использованный шампунь от перхоти? Немедленно вышли его мне экспресс-почтой!

…Странное дело: чем дольше я изучала все эти жуткие истории, тем сильнее во мне крепло ощущение: Бруно не такой.

Я стала присматриваться к итальянским коллегам, которые время от времени наезжали в наш офис, — российское отделение считалось у них чем-то вроде диковинного зоопарка. Чего стоил только аттракцион с путешествием от Шереметьева до гостиницы на Тверской, которое могло занять и три часа, и пять, и даже восемь! А этот наш интересный обычай пить водку безо льда, зато с соленым огурцом? А клуб «Голодный гусь», куда (гуськом и на цыпочках) отправлялся исключительно топ-менеджмент мужского пола, — где еще в Европе можно себе позволить такой вызывающий сексизм?

Общаясь с ними, я усвоила некоторые ключевые моменты про Италию: паста — не зубная, а макароны; макароны — не гарнир, а первое блюдо; до еды пьют аперитив, а после еды — дижестив; в названии лучшей в мире машины есть буква «г» — ламборгини, а не «ламборджини», а в картофельных клецках ее наоборот нет — ньокки, а не «гноччи»; Италия — чемпион мира (не нужно даже уточнять, по какому виду спорта, и так понятно), но от судейских ошибок и несправедливости судьбы никто не застрахован. Итальянцы вносили живую ноту в любое, даже самое унылое мероприятие: на них всегда прекрасно сидели костюмы и галстуки попугайских расцветок, они громко разговаривали, махали руками и по-особенному, с одобрением смотрели на женщин.

Только и на них Бруно совершенно не похож. Галстуков не носит, футболом не интересуется, вина не пьет, черных кудрей не имеет. Вот разве что любит женщин и макароны, но является ли это достаточным основанием для долгой и счастливой семейной жизни?

Он меня с ответом не торопил, но действовал так, как будто его уже получил: сворачивал свои дела в Лондоне с тем, чтобы развернуть их в Триальде. А тем временем Москва начала меня всерьез выживать. На работе случился нешуточный кризис — одно начальство поссорилось с другим, все были нервные и передавали друг другу страшные слухи: премии не будет. Почти новая машина чихала и кашляла. Бассейн закрылся на ремонт.

Но хуже всего было дома. Сначала кто-то сдох в шахте лифта, и ездить на 22-й этаж из-за страшной вони стало очень трудно (а не ездить — невозможно). А потом в моей собственной квартире завелись мыши, которых я боюсь до обморока. Я долго не могла в это поверить, но когда своими глазами увидела, как мышь неспешно удаляется за батарею и спокойно продолжает там заниматься своими делами, не обращая никакого внимания на мой истерический визг, стало понятно, что надо что-то делать. Друзья и родственники наперебой давали мне советы: завести кошку (папа), купить прибор для отпугивания кротов (Харитон), завести мышеловку (Саша), завести гуманную мышеловку, чтобы, поймавшись, мышь не повредила себе здоровье (Колено и Зойка).

Я решила действовать наверняка и позвонила в санэпидстанцию. Ответ был неутешителен: мышей потравить они могут, но мне это не понравится. Потому что эвакуацию и захоронение трупов санэпидстанция на себя не берет. То есть они так и будут разлагаться где-нибудь у меня под ванной. Будет вонять, как в лифте.

И тут я поняла, что больше так жить не могу. Вот предел моих человеческих возможностей. Никакая карьера, никакие деньги не избавят меня от маленьких серых чудовищ. Спасти меня может только настоящий герой.

И он незамедлительно прилетел! С кучей подарков, среди которых был и специальный клей для ловли мышей. За сутки к липким бумажкам приклеились восемь отвратительно пищащих грызунов. Бруно сам и выбросил их в мусоропровод. Без лишнего шума и, кажется, даже не осознал своего героизма. Только фыркнул: «Маленькая серая тряпочка! Чего тут бояться?»

Тут я поняла, чего мне в жизни не хватало. Вот этого. Чтобы был человек, разделяющий со мной мои проблемы — любые, даже такие странные. Да, я хочу выйти замуж за Бруно.

Так решение было принято, а все остальное оказалось делом техники. С работы я уволилась безо всякого сожаления, бумажную волокиту, несмотря на препятствия, чинимые А.Д. Райской, преодолела. Папа вроде бы тоже смирился с тем, что я уезжаю из Москвы, хотя время от времени звонил мне в панике: ну как я там буду без него?

— Мне сорок лет, — мягко напоминала я.

— Да хоть сто сорок! — кипятился папа. — Ты все равно ничего не умеешь. Кто будет носить твои туфли в починку? Ты вообще хоть раз была в обувной мастерской? А в химчистке?

Вообще-то у папы были основания волноваться: после того, как умерла мама, он стал заботиться обо мне с удвоенной силой — под тем предлогом, что мне некогда и я должна думать о карьере. Поэтому мои отношения со службой быта выглядели так: папа заезжал ко мне на работу, я выдавала ему пакет с одеждой-обувью или поломавшийся электроприбор, а через некоторое время привозил мне вещи обратно — чистыми и починенными.

— Но, папа, — урезонивала я его. — Я же выучилась водить машину и по-английски говорить, может, и службу быта освою?

Двоюродный брат Харитон на сообщение о моем замужестве отреагировал с куда большим энтузиазмом. Харя — бизнесмен. До сих пор он вел дела с Румынией и Черногорией, но, как только узнал, что мой жених — итальянец, у него в глазах сразу защелкали плюсики и минусики. Я ему сто раз повторила, что у Бруно полностью отсутствует коммерческая жилка, но Харитон мне не поверил. С тех пор как он вернулся из тюрьмы, коммерческая жилка видится ему в каждом мужчине без исключения. Слава богу, он отрицает всякое ее наличие у женщин. Но пока Харитон не мог объясниться с Бруно по причине языкового барьера, он названивал мне почти каждый день с какой-нибудь новой, оригинальной идеей: окна! подштанники! грибы!

— Какие грибы, Харя? — спрашивала я злобно. Потому что было всего девять утра, а я ведь ему говорила, что уволилась.

— Кто-нибудь импортирует из Италии грибы?

— Понятия не имею. Вряд ли. Зачем?

— Вот и я о том же! Вчера пробежался по суперам — нигде не видел итальянских грибов. Ты там первым делом узнай, как у них вообще с грибами, растут ли они? Наоборот тоже спроси — из России в Италию.

Харитон посвятил меня в азы экспортно-импортных операций. Оказывается, его жизнь сильно упростится, если мы будем ввозить и вывозить одну группу товаров. Например, грибы.

— Те же самые, что ли? — терла я лоб в отчаянии понять бизнес-логику. — Они же сгниют, пока будут взад-вперед колбаситься.

Харитон наконец понимал, что со мной каши не сваришь, и, чертыхаясь, оставлял меня в покое — до завтра.

Самым сложным было рассказать о грядущем замужестве лучшей подруге. Мы с Леной Коленом как два сапога пара: я блондинка, она брюнетка, я высокая, она маленькая, я скучный менеджер, а она — творческий работник, главный в России сочинитель майонезной рекламы. «Не в кармашке, а вкусняшка», «А кто мне намажет?!», «Тюбики против банок» — это всё ее шедевры. Я всю жизнь думала о карьере, а Колено мечтала о семье, которая у нее вообще-то уже есть в виде дочери. С моей точки зрения Зойка — отличная девица двенадцати лет, которую воспитывать — только портить, но Колено все равно постоянно ноет, что ей крайне необходимо выйти замуж, потому что ребенку нужен отец. Хотя бы только попробовать и сразу же развестись (Зойкин папаша до загса не дошел, и, естественно, это нанесло Колену тяжелейшую психологическую травму).

До сих пор я настаивала, что никакой муж ни Колену, ни тем более мне совершенно не нужен и даже будет мешать. Корми его, обстирывай, разговаривай о политике…

И вдруг — такой поворот событий. Новость о том, что я выхожу замуж, я сообщила Колену, когда мы ужинали в итальянском ресторане. На лице подруги отражались сложные чувства.

— Слушай, ну ты, конечно, уже проверила… или думаешь, что проверила…

— Что такое?

— Твой Бруно — он не голубой?

— В смысле?!

— Ну знаешь как бывает… на два фронта. Или, например, чтобы маме сделать приятно.

Майонезную рекламу снимают интернациональные команды. Время от времени у Колена бывают романы с операторами, звукорежиссерами, гримерами — всех мыслимых национальностей, от мексиканцев до якутов. Но вот с итальянцами, составляющими чуть ли не половину тех, с кем ей приходится работать, — никогда. Ни разу. Как еще это можно объяснить, кроме как их нетрадиционной ориентацией?!

— Ну не может же вся нация быть поголовно голубой!

— Вот недавно, — оживилась Колено, — был у нас один режик-итальяшка. Режиссер то есть.

— Голубой?

— Естественно… но не в этом дело. Главное — как он ел! Это песня какая-то. У нас пожар, все сроки прошли, клиент говнится, бегаем туда-сюда с выпученными глазами, а этот деятель только прилетел, всех собрал и говорит: «У меня на сегодня только один вопрос, но очень важный. Где здесь можно прилично пообедать?»

— И куда вы его послали?

— В «Сказки Пушкина». Вернулся довольный, сказал, что на эти деньги мог бы год питаться в любимой пиццерии, лег на диванчик и еще час продрых! И хоть трава не расти! Кстати о траве…

Колено подарила мне два ценных совета: климат Лигурии, где мне предстоит жить, идеально подходит для выращивания конопли, а дешевое, но вполне приличное вино стоит в итальянских супермаркетах на самых нижних полках.

Колено — мой персональный демон-соблазнитель, который со школьных времен парит у меня над левым плечом и учит дурному. Зато справа нависают целых два ангела-хранителя по фамилии Прохоровы, наставляющие меня на путь истинный. Уж они-то давно мечтали выдать меня замуж. Оксана — идеальная женщина, у которой квартира сияет чистотой, на кухне всегда готов полный обед и пекутся какие-нибудь хитрые суперполезные для здоровья плюшки, дети выпиливают лобзиком и играют в «Что? Где? Когда?», а выглядит она при всем этом богиней. А вот Саша был бы идеальным мужчиной, если бы на заре перестройки с ним не случилось ПГМ, как выражается его жена. То есть «православие головного мозга».

Как только религию «разрешили», он перепробовал всё — от индуизма до иудаизма. И всему отдавался со страстью, но быстро перегорал. Наконец остановился на православии. Сначала я даже пыталась за ним угнаться, но быстро поняла, что религия — это не мое, тем более такая: жирная, надсадная, с мрачными храмами, злобными старушками и толстыми попами, получающими колоссальный доход от торговли сигаретами.

Естественно, мы на эту тему давно уже не спорим — дружба дороже. Болтаем в основном про машины и компьютеры. А с Оксаной — про хозяйство и мужиков. Если Саша не слышит. К сожалению, после рождения Гоги и Логи, то есть Георгия и Евлогия, он превратился в домостроевца: то запрещает Оксане ноги брить, то губы красить, то требует исключительно постную пищу, от которой его характер делается невыносимым.

Конечно, Колено с ним в контрах. Завидев Сашкину рожу с окладистой бородой, она начинает неконтролируемо язвить. Оксана бросается грудью вперед защищать мужа. Прохоров-старший не так остер на язык, поэтому огрызается или вообще срывается в откровенную грубость, о чем потом страшно жалеет и налагает на себя епитимью, или как там это у них называется: вместо того, чтобы посвятить лишний час жене и детям, бьет поклоны перед иконостасом.

Тем не менее я люблю и Прохоровых, и Колено с Зойкой, но всячески стараюсь сделать так, чтобы они встречались как можно реже.

Но когда я праздную день рождения, встреча неминуема. И конфликт тоже. Например, в прошлом году Саша хвастался, как его старшенький выиграл на очередном интеллектуальном турнире пирограф (никто из присутствующих даже не знал, что это такое, оказалось — прибор для выжигания по дереву), самостоятельно его освоил и подарил бабушке искусно выжженный пейзаж с овечками и коровками. Колено тут же подхватила тему детского творчества и порадовала нас историей про комиксы, которыми Зойка изрисовала купленные для ремонта обои. И — какое совпадение! — тоже про бабушку. Точнее, про способы ее уничтожения, которые явно были навеяны злоключениями первых христиан: сначала старушку вели в зоопарк и бросали в клетку со львами, но львы, только попробовав ее, тут же начинали блевать. Потом ее топили в бассейне, но она упорно всплывала. Хеппи-энд: героиня отправлялась служить в армию, и там ее наконец-то успешно расстреливал взвод солдат.

Саша был в ярости и кричал, что Зойка плохо влияет на его потомков, а Колено — на него самого. Я их всех пыталась помирить, но тут же сама пострадала от детских шалостей: девица стащила мою сумку, изучила содержимое, а потом подговорила младшего Прохорова во всеуслышание спросить: зачем у тети Нади в сумке презервативы, если у нее нет пениса?..

Сегодня все как всегда: дети начинают беситься, родители друг друга подкалывать, обстановка накаляется, а разряжает ее последний человек, от которого этого можно было бы ждать, — мой жених Бруно. Он что-то говорит Зойке на ухо и уводит всю детскую компанию куда-то за гардероб. В результате взрослые получают возможность спокойно поболтать на русском языке. Слава богу, мы следующие — церемония скоро начнется. По настоятельному требованию Бруно она пройдет в полной тишине, без марша Мендельсона, который он терпеть не может, другая музыка из предложенного загсом списка его тоже не удовлетворила. А.Д. Райская, когда я ей об этом заявила, посмотрела на меня саркастически — дескать, а жених-то жмот! Пожалел тыщу рублей. Но я не стушевалась и ответила ей победительной улыбкой: какой ни есть, а все же женится на мне и увозит в Италию. А вам, госпожа регистраторша, между прочим, уже тоже далеко за тридцать, и морщинки под глазами, и животик пообвис. А колечка-то на пальце нет!

Вот так женщины без единого слова, за считанные секунды проводят бой, расставляющий все точки над кто есть кто. Мужчинам на это требуются годы…

Наконец А.Д. Райская велит нам построиться в торжественное каре. Я бегу за Бруно и вижу странную картину: он и Зойка сидят на подоконнике, пацаны Прохоровы с открытыми ртами — перед ними на полу. Бруно что-то рассказывает по-английски, а Зойка переводит (кстати, вполне прилично):

— …и инквизиторы подожгли под ней дрова. Хворост начал потрескивать. Пламя занималось. — Зойка хлюпает носом, и Прохоров-младший тоже.

— Нам пора, — вмешиваюсь я.

Пока публика рассаживается на стульчиках, мне бы следовало настроиться на серьезный лад, но любопытство пересиливает.

— Что ты им рассказывал? — спрашиваю шепотом.

— Про триальдских ведьм.

— Зачем ты морочишь детям голову?! Я против религиозного фанатизма.

— Я не морочу! — сердится Бруно. — То есть, конечно, они не были ведьмами, но инквизиция их таковыми считала!

Пока А.Д. Райская бубнит про «в соответствии с законом», я с грустью думаю о том, что мне будет страшно не хватать московских друзей, со всеми их закидонами. В Триальде, конечно, тоже есть интересные люди — Бруно рассказывал, — но уж слишком творческие, не чета мне: там постоянно живут американская скульпторша Джулия и ее испанский бойфренд Карлос, танцор танго; есть еще чета британских писателей — Эдвина пишет о природе, а Майкл о кулинарии. А наш будущий сосед Лоренцо — поэт и композитор, одну из его песен даже однажды исполнили на фестивале в Санремо. Кроме того, в Триальду часто приезжает отдохнуть от съемок известный исландский киноактер, имени которого я никак не могу запомнить, что-то вроде Балдузар Хьялмтиссон, а ведь он, между прочим, лауреат «Оскара» за роль второго плана! Чем я их смогу заинтересовать?

Хотя, с другой стороны, не всегда же я была скучным менеджером: в далекой молодости дважды пыталась поступить в театральное училище и до сих пор могу пару басен Крылова рассказать с выражением. Чем черт не шутит — вдруг этот Балдузар распознает во мне актерский талант, и…

В воздухе повисает неловкая пауза. Все смотрят на меня, я смотрю на Бруно, Бруно смотрит на Аллу Дмитриевну.

— Say something, — шепчу я, — скажи что-нибудь!

— А что я должен говорить? — Бруно не на шутку удивлен.

— Ты хочешь жениться на мне или нет?

— Конечно хочу! Зачем я сюда приехал?!

— Ну вот и скажи ей!

— А на каком языке?

Вот он, решающий момент! Сейчас Бруно забудет, как по-русски будет «да», регистраторша дьявольски захохочет, карета превратится в тыкву, а гости побьют меня букетами.

— Канешна, да! — говорит Бруно практически без акцента. Зрители выдыхают, начинают хлопать, и мое согласие уже никого не волнует.

Обнимая меня, Колено шипит мне в ухо:

— Только не называй Зойку эму!

Почему я должна называть ее страусом? Зойка уже не такая маленькая, чтобы играть в «а сегодня я дельфинчик».

— Не эму, а эмо! — продолжает шипеть Колено. — Не называй! Она теперь гот.

— Да не буду я ее никак называть!

— Эмо! — слышится радостный крик. — Зоенька, ты теперь у нас эмо, да? — Оксана, конечно, не смогла удержаться. Сейчас может быть скандал, но Зойка — молодец, умница! — только корчит страшную рожу.

Букеты, букеты — как я и просила, никаких подарков, — я же переезжаю, лишние вещи ни к чему. Не послушался только Харитон, присовокупивший к букету конвертик (что, разумеется, как нельзя кстати).

— А где же букет, который тебе Бруно подарил? Ты же должна его бросить! В толпу!

Опять Оксана, да что с ней сегодня! Ядовитая стрела вопроса целит сразу в две мишени: в меня и Колено. Мне никакого букета Бруно не подарил, и не представляю, как бы он это сделал, не говоря по-русски. И вообще он никогда не дарил мне цветов. Возможно, никогда и не подарит. А Колено — единственная среди присутствующих здесь незамужняя девушка.

А вот Сашка сияет, постриг бороду и вообще как-то на подъеме. Уж не нашел ли он себе новую бабу, поправославнее? — мелькает у меня в голове дикая мысль. Но нет. Оказывается, он склонил Оксану и пацанов к своей давнишней мечте: они переезжают в деревню!

Квартиру, правда, пока не продают, а сдают, а в деревне снимают коттедж, но Сашка уверен, что это ненадолго. Семья осознает, насколько это лучше во всех отношениях, и путь к отступлению не понадобится.

Так что мы будем обустраивать жизнь параллельно: я — в итальянской деревне, они — в российской. Лес! Река!

— Туалет на улице, — хором произносим мы с Коленом. А вот и пальцем в небо: туалет и душ и горячая вода и отопление — все есть в благоустроенном коттедже. И пруд с карпами прямо на участке. Не будет проблем с постной пищей!

— И маленькая деревенская церковь, — увлекается Саша, но, взглянув на проколотый Коленов нос, которым она уже начала похрюкивать, осекается. И сразу переводит разговор на другую тему: — Ну как так можно, слушай! Что твой муж рассказывал детям!.. Я им Гарри Поттера запрещаю, под страхом ремня, а он им как ни в чем ни бывало какие-то байки про ведьм впаривает.

— Это не байки, Саша, — говорю я внушительно, — это инквизиция. Почитай историю.

Мы перемещаемся в кафе. Но недоумение с лиц не исчезает. Нет, замуж — это хорошо. Замуж за итальянца — замечательно. Но какой-то он… Какие-то мы странные, это читается на лицах. Я Бруно выше. Бруно меня старше. Они ожидали какого-нибудь принца!

— Он хоть богатый?.. — шепчет Оксана.

Я только вздыхаю.

Назвавшись груздем, по волосам не плачут.