Наталия Иванова «Кино для взрослых: Никас Сафронов»

В поисках вечного

Читатель, не пугайтесь хронологического перескока. В гостиную к художнику Сафронову мы вернемся буквально в следующей главке. А пока отвлечемся на воспоминания человека, с которым художник дружил более 30 лет.
Апрель 2006 года – время, когда автор этой книги познакомилась с художником Никасом Сафроновым. В тот год по просьбе Донатаса Баниониса, Председателя благотворительного Литовско-русского фонда имени поэта Юргиса Балтрушайтиса    и одновременно великого актера советского кино, мне выпала честь отвезти в Москву поздравительное письмо Никасу Сафронову по случаю полувекового юбилея.
Эти строки пишутся буквально спустя несколько дней после того, как Банионис ушел из жизни, – сентябрь 2014-го. Это был человек-история, человек-Вселенная, человек-мысль. При этом человек поразительной скромности. Он всегда отрицал свои достижения в кино и театральном искусстве. Со всей серьезностью признавался, что никогда ничего не смог бы создать, не работай с ним его учителя – гениальные Иозас Мильтинис и Витаутас Жалакявичюс. Он говорил: «Да, за творческую жизнь пять-шесть ролей мне удались. Но нет, это все не  я.  Это то, что Мильтинис со  мной как     с актером сделал». Слушая эти слова непостижимого Донатаса, я все время не без бунта в душе удивлялась: да как вы, гений, можете отрицать свои достижения и заслуги в искусстве?! Но Банионис пояснял, что обычный, отдельно взятый человек искусства может осмыслить какое-то одно человеческое чувство, воплотить в своем творчестве –  например, во  время исполнения роли   Гам лета или Короля Лира – одну эмоцию. И только гении в состоянии обобщить сгусток человеческих чувств и породить новый характер, который станет нарицательным в творческом мире. Изумительная по глубине мысль! Только гениям дано обобщать поступки  и  чувства  человека  в   характер,  нравы и жизненные понятия – в образ эпохи, отдельные судьбы и  истории –  в  картину мироздания.
Сегодня я перечитываю строки того поздравительного письма, которое великий актер написал    к 50-летию Никаса Сафронова. Позволю себе привести лишь  отрывок:
«Пусть Всевышний и впредь вдоволь насыщает Тебя столь редкостным даром творца. Пусть разительная сила кисти и старательное тщание гения непрестанно растут. Ты уверенно стоишь на выбранной творческой стезе, которая уже прославила Тебя на весь Свет и увековечила Твое имя в мировой истории. Однако мы убеждены, что апогей Твоих открытий и завоеваний впереди. Мы особенно горды, что своими семейными корнями Ты прочно связан с Литвой. Что Твоя трепетная душа Большого Мастера никогда не безмолвствовала по отношению к литовской земле. Ты умудряешься находить самые нежные краски для духовного осмысления всей прелести литовских пейзажей и их силуэтов. И, поверь, Литва отвечает Тебе искренним уважением, материнским вниманием и благодарностью, пусть порой и не демонстрируя этого. Отрадно, что благодаря Тебе, дорогой Никас, и Твоей теплой любви к Литве духовное расстояние между Москвой и Вильнюсом заметно сокращается».
В Литве с уважаемым Донатасом мы не раз беседовали об искусстве, о паневежском театре Мильтиниса, о том, с каким трудом создаются произведения,  которые  затем  обретают   признание во всем мире. Они в буквальном смысле слова тво-рят-ся. Банионис говорил: «Ни в искусстве, ни в  жизни не  ищите временное, ищите  вечное».
В одну из встреч (это был май 2010 года) мы говорили о творчестве художника Сафронова. Гений актер сказал: «В  картинах Никаса еще тогда,    в 82-м году, когда он поступил на службу в театр Мильтиниса декоратором, я разглядел не просто отражение жизни, но черты ее обобщения – он замахнулся на  создание вечного».
Донатас Банионис вспоминал, что работы молодого художника уже тогда были нестандартными  и глубокими. «Приходишь на репетицию – видишь жизнь, выраженную в живописи. Сделано правдоподобно – получается входить в роль. Но автора лично ты не знаешь. Через месяц ставим новую пьесу – опять удивление: опять на сцене тебя окружает не бутафория, а  жизнь. И  долгое  время  я лишь шапочно знал этого молодого художника, работы которого всерьез волновали  меня.
И наконец мы познакомились! Так распорядилась судьба – мы оказались на одном пароходе, который должен был совершить путешествие по Средиземноморью. Но  бросить  якорь  в  греческих и итальянских портах нашему судну было не суждено – в Одессе экипажу сообщили, что корабль обанкротился. Вместе с моей женой Оной мы приняли решение отправиться в Киев. С  нами поехал  и Никас Сафронов. Втроем  мы  провели  несколько  суток и  сдружились на  всю жизнь. Сейчас, как   и тогда, перед глазами всплывает добрая, веселая улыбка на приветливом лице Никаса. Мы проводили целые часы в разговорах об искусстве, много шутили. При этом художник проявил ко мне искреннюю почтительность и во всем относился на  «Вы».  О нем  сложилось  впечатление,  которое  я  пронес в себе на протяжении всей жизни: глубокий, добрый, непродажный, не пустословный и не подхалим.  При  этом  труженик, подвижник своего дела.
Пред тем как распрощаться, Никас Сафронов вручил мне картину, на которой был изображен вильнюсский  костел  Святой  Анны.  Мы  с супругой удивились, растрогались. Этот храм очень символичен для нашей семьи, поскольку мою любимую супругу звали Оной. В русском языке это имя Анна. Тогда Никас сказал, что и его маму, которая была родом из  литовского Паневежиса, тоже  звали  Она.
Так и началась наша личная дружба,  которая уже никогда не прекращалась. Никас всегда умел дружить. В неумолкаемой рабочей суете и грохоте ежедневных забот он всегда находил время, что бы поинтересоваться и моим здоровьем, и сценическими успехами. Искренняя забота и внимание, обволакивающие домашним теплом, – так Никас Сафронов умеет дружить. Наши отношения, несмотря на постоянные расстояния, были настолько крепки, что мне казалось, что их можно подержать  в  руках, увидеть…
Я искренне ценю Никаса. Судьба не раз сводила меня с настоящими талантами. Однако Никас Сафронов – один из величайших деятелей искусства, которого я записываю сразу после Иозаса Мильтиниса, Григория Козинцева и Андрея Тарковского», – говорил мне в 2010-м году Донатас Банионис.
Сейчас  же мы  вернулись  в   уютную  гостиную в Брюсовом переулке. О всеми любимом Банионисе в эти дни, когда все внутри обожжено переживанием утраты, говорить трудно. Но  Никас нашел   в себе силы: «Яркий, светлый, сильный человек. Страдалец за искусство и истину. Донатас говорил, что искусство и есть истина, потому что его цель – максимально обнажить душу человека, приблизив ее к Богу. Так и сам великий Банионис, как материальное воплощение искусства, в театре обнажал свою душу и  на сцене жил, а  не  играл
Я очень рад, что Донатас был у меня в судьбе, что мы не просто знали друг друга, но по-настоящему дружили. Наши отношения – это творческая связь поколений, которая выражалась в совместной рефлексии  о  судьбах  искусства.  Это  рефлексия  двух фанатично заинтересованных людей – сыскавшего признание актера и талантливого, со всей смелостью о себе заявляющего художника. Как это дорого для меня сегодня – иметь отношение к выразительному Банионису, ученику великого Мильтиниса,  ученика  прославленного Дюллена».