Наталия Яковенко. Очерк истории Украины в Средние века и раннее Новое время

Владимирово крещение Руси в легенде и реалиях

Источники, упоминающие о крещении Руси, таят в себе определенный парадокс. В византийских памятниках выразительно запечатлено обращение Аскольда и его дружины в 860-х гг., но почти не комментируется официальное введение христианства при Владимире Святославиче в 988 г. В то же время русcким летописям вообще неизвестно принятие новой веры Аскольдом, зато в них превозносится роль Владимира Крестителя. Пытаясь объяснить этот «заговор молчания», исследователи допускают, что беллетризованная и красочная история «Владимирова крещения» была включена в летописные тексты через сто лет после события — в конце XI в. Она опиралась на несколько предшествующих ей «сказаний» 1040-х гг., которые появились как публицистические произведения, призванные доказать независимость руськой Церкви от греческой. Русь в видении автора (авторов?) «сказаний» — это великое и могущественное государство, равное Византии. Ее христианизация — не следствие византийского миссионерства, а осуществление пророчества апостола Андрея, который, придя к киевским горам, якобы сказал ученикам: «Видите горы сия? Яко на сихъ горахъ въсияеть благодать Божия: имать и городъ великъ быти и церкви мьногы имат Богъ въздвигнути».

Предтечей Владимира Крестителя в этой схеме выступает княгиня Ольга, «яко утренняя заря перед солнцем и яко зеница перед миром», которая якобы говорила: «Аще Богъ въсхощеть помиловати роду моего и земли Рускые, да възложит имъ на сердце обратитися къ Богу, якоже и мнѣ Богъ дарова».

Сам же князь Владимир уподобляется византийскому императору Константину Великому: последний сделал христианство государственной религией империи ромеев, а первый официально провозгласил христианство в собственных владениях. Следовательно, «Владимирово крещение» превращалось в сакрализованный рубеж между «предысторией» — языческими временами, когда жители Руси были «погани и невиголоси», и новой христианской эпохой, ознаменовавшей движение из тьмы к свету.

Греческой Церкви в этой схеме отведена скромная роль пассивного образчика. По летописной легенде, крещению предшествовал осознанный выбор веры: князь и его бояре выслушали миссионеров: булгар-магометан, «немцев из Рима», «жидов хазарских», то есть иудеев, и «философа-грека из Византии». После этого князь разослал «мужей славных и умных, числом десять», дабы те посетили разные края, присматриваясь к их вере. И они, возвратившись, сказали Владимиру, что нет в мире веры лучше греческой: «И придохом же въ Грѣкы, и ведоша ны, идеже служать Богу своему, и не свѣмы, на небеси ли есмы были, или на землѣ: нѣсть бо на земли такого вида или красоты такоя, недоумѣемь бо сказати. Токмо то вѣмы, яко онъдѣ Богъ съ человѣкы пребываеть, и есть служба ихъ паче всих странъ».

Впрочем, «выбор веры» относится к блуждающим сюжетам: по легенде, хазарский царь Булан точно так же принимал иудаизм, выслушав аргументы многих миссионеров, а некоторые детали эпизода с Владимиром подозрительно напоминают сказание об обращении болгарского царя Бориса. На самом деле вряд ли мог встать вопрос о «выборе веры» в стране, среди жителей которой уже не менее ста лет было распространено христианство. Со времен Аскольда число сторонников новой религии постепенно росло, охватывая боевую дружину и купеческую прослойку. Религиозный дуализм довладимирских времен красноречиво засвидетельствован в заключительных формулах соглашения князя Игоря с Византией 944 г., где идет речь о присяге послов: «Мы же, те из нас, кто крещен, в соборной церкви клялись церковью святого Ильи, и предлежащим честным крестом… А некрещеная русь кладут свои щиты и обнаженные мечи, обручи и иное оружие, чтобы поклясться…»

Как видим, русы-христиане и русы-язычники выступают как две равно- правные группы в окружении Игоря. В Киеве в конце IX в., якобы на том месте, где Олег убил Аскольда, построили церковь Святого Николая (допускают, что под этим именем был окрещен Аскольд), а в первой половине X в. — церковь Святого Ильи «над ручаем» (по верному наблюдению

Михайла Грушевского, храм был посвящен Святому Илье, так как в восприятии новообращенных варягов Илья-громовержец легко отождествлялся с богом грома и молнии Перуном). Христианкой стала во время визита в Константинополь в 950-х гг. вдова Игоря — княгиня Ольга, крещенная самим патриархом при участии византийского императора; в 959 г. Ольга даже обращалась к немецкому императору Оттону ІІ, двор которого славился миссионерами, с просьбой «назначить епископа и священников», то есть, возможно, намеревалась пропагандировать крещение. Этим планам, однако, не суждено было осуществиться. Адальберт из Трира, позже магдебургский архиепископ, который в 962 г. возглавил миссию на Руси, после краткого пребывания в Киеве вынужден был бежать отсюда «с большими трудностями», коротко записав, что он ничего не смог достичь, ибо просьба княгини, «как выяснилось, была притворной».

Для того чтобы подчеркнуть «прозрение» Владимира — внука Ольги, который поначалу молился многим богам-идолам, а затем уверовал в единого христианского Бога, летописец рассказывает, что сразу после вступления на княжеский престол Владимир «поставил кумиров», то есть выстроил рядом со своим двором в Киеве капище с фигурами шести идолов. По реконструкции ученых, речь шла о верховных божествах шести славянских племен — полян, древлян, северян, дреговичей, кривичей и ильменских словен. Это были Перун — бог-громовержец, покровитель войны и оружия, бог ратников; Дажбог и Хорс — божества Солнца; Стрибог — повелитель стихий, бог ветров; Семаргл — бог растительности, земли и подземного царства; Мокош [Макошь] — женское божество плодородия и домашнего хозяйства. Место «главного бога» в «пантеоне Владимира» занял Перун, которому приносили кровавые жертвы, в том числе человеческие. «Богам Владимира» посвящена огромная и противоречивая научная литература, где истолковываются этимология и семантика имен языческих божеств, их племенная привязка, типологическое место в сравнении с германскими, балтскими, иранскими, угро-финскими и тюркскими культами. С другой стороны, существует весьма скептический взгляд на это летописное сказание, ибо часть исследователей считает его более поздней вставкой, где просто свалены в кучу известные по разным упоминаниям имена поганских идолов.

Так или иначе, но напротив княжеского двора на Старокиевской горе, как свидетельствуют археологические раскопки, стоял храм-капище — олицетворение «государственного» язычества. Окруженная соседями-христианами — византийцами, поляками, чехами, болгарами, Русь словно застыла на пороге перелома, который должен был окончательно вывести ее на христианскую орбиту. К этому ее непосредственно подтолкнули война и политика. Осенью 987 г. главнокомандующий восточной византийской армией Варда Фока провозгласил себя императором; вскоре узурпатора признали Малая Азия, Армения и Грузия. Законному императору Василию II Македонянину (976–1025) это грозило катастрофой, и зимой 987/988 г. он обратился за помощью к киевскому князю. Тот пообещал помощь, но при условии, что Василий II отдаст ему в жены свою сестру Анну, обязавшись, со своей стороны, окреститься вместе «со всем народом его страны, а они народ большой» (как напишет об этом впоследствии один из арабских авторов-современников). Для Константинополя это был, по тогдашним представлениям, унизительный мезальянс. Напротив, для руського князя, который, принимая крещение, не только становился членом «христианской семьи» правителей, но и сразу занимал в ней почетное место благодаря «багрянородной (то есть царственной от рождения) супруге»*, — неслыханная честь, которой добивались годами даже немецкие императоры. Поэтому, когда весной 988 г. шеститысячное войско русов и армия императора, разбив Фоку, спасли трон, Василий II не торопился отдавать сестру за варвара. Тогда Владимир осуществил военный поход на Херсонес (Корсунь), завоевал и разорил город, а в Константинополь отправил угрозу совершить со столицей империи то же самое. Это сделало византийского правителя более покладистым, и Владимир, получив обещанную ему «багрянородную Анну», отбыл с ней к Киеву. Время и место его личного крещения являются предметом дискуссий, тогда как принудительное обращение киевлян, осуществленное сразу после Корсунского похода, летопись уверенно датирует 988 г., описывая его так:

И яко приде, повел кумиры испроврещи, овы исщи, а другыя огньви предати. Перуна же повел привязати кь коневи хвосту и влещи с горы по Боричеву на Ручай, и 12 мужа пристави бити жезлиемь. …По сем же Володимиръ посла послы своя по всему граду, глаголя: «Аще не обрящеться кто заутра на рц, богатъ ли, убогь, или нищь, или работенъ — против никъ мн да будеть». …Наутря же изииде Володимръ с попы цесарици-ны и корсуньскыми на Днпръ, и снидеся бе-щисла людий. И влзоша вь  воду… попов же, стояще, молитвы творяху. И бяше видити: радость велика на небеси и на земли, толико душь спасаемых…

Относительно «радости большой» летописец, судя по всему, преувеличил. Христианизация во всей Европе осуществлялась с трудностями, преодолевая вспышки сопротивления. Например, упорное сопротивление обращению более полувека оказывали саксы; в конце X в. рецидивы язычества вылились в вооруженные конфликты в Чехии; в Польше и Венгрии на протяжении 1030-х гг. вспыхивали восстания, сопровождавшиеся возвращением к старой вере; на исходе XI в. шведский король Свейн возобновил кровавые жертвоприношения и т. д. Не стала исключением из общего правила и Русь. Жителей Новгорода удалось окрестить лишь в следующем году, и то «в злой сече». Почти через сто лет летопись повествует о вспышках языческой реакции в Новгороде, Ростовской земле и Киеве: здесь в конце 1060-х гг. какой-то волхв [жрец] пророчил «от имени пяти богов», что вскоре «Дьнепру по-тещи вспять, а землям преступати на ина места». Насколько устойчивыми были языческие верования, видно, например, из Судебника сербского царя Стефана Душана 1349 г. (а сербы крестились еще в конце IX столетия). Среди прочего, здесь имеется и пункт «О могилах»: «И люди, которые с волхвованием достают [покойников] из могил и их жгут, и село, которое так сделает, пусть платит вражду [штраф]. Если же на это пошел поп, пусть будет выброшен из поповства».

***

Крещение Руси непосредственно повлекло за собой распространение здесь славянской версии письменной культуры, которая к концу X в. уже имела столетнюю «биографию». Появление кириллической азбуки, как известно, связывается с так называемой моравской миссией Константина (в монашестве Кирилла) и Мефодия, братьев из македонского города Солуни (Салоник). Проповедуя на протяжении 860-х гг. в качестве византийских миссионеров в Моравии, братья на основе греческого алфавита создали славянскую буквенную систему и записали осуществленные ими же первые переводы Евангелия и Псалтыря с греческого на славянский. После насильственного прекращения моравской миссии (в 886 г.) ученики Кирилла и Мефодия Климент Охридский, Наум Охридский, Константин Преславский и другие нашли прибежище на территории Болгарского царства. Именно здесь, в македонском Охриде  и болгарском Преславе, возникли авторитетные центры перевода с греческого на славянский литургических, житийных и поучительных текстов, составлялись сборники поучительных сентенций и т. п. Наконец, именно отсюда тексты христианского содержания распространялись по славянским землям греческой Церкви, в число которых с конца X в. вошла и Русь. По свидетельству Черноризца Храбра, автора «Сказания о письменах» (конец IX — начало X в.), в котором полемически обосновывалось право на использование славянского языка в церковных текстах наравне с греческим, латинским и древнееврейским, творцом кириллического алфавита был Константин (Кирилл) Философ:

Прежде убо словене не имеху книг, но чертами и резами чьтеху и гатааху, погани сущее. Крестивше же сия, римскими и греческыми писмены нуждаахусия [писать] словенску речь без устроениа… И такой бешу много лета. Потом же человеколюбец Бог… посла имь святого Константина Философа, нарицаемого Кирилла, мужа праведная и истинна, и сотвориимь… писмена…

Другую версию появления кириллической письменности предлагает так называемое Паннонское житие, составленное учеником Кирилла Климентом Охридским: здесь о создателе славянской азбуки сказано, что, находясь в 860-х гг. в Херсонесе, он увидел Евангелие и Псалтырь, «роусьскыми писмены писан, и чловека обретет глаголюща той беседою, и беседова с нимъ, и силу речи преимъ», то есть положил в основу нового алфавита «руськи письмена». (Правда, некоторые исследователи считают этот фрагмент Жития более поздней вставкой.)

Так или иначе, но еще до введения упомянутой азбуки среди славян спорадически использовалось греческое письмо, о чем упоминает и Черноризец Храбр, указывая на трудности его употребления «без устроениа» (что и понятно, потому как в греческом языке нет многих звуков, характерных для славян). В настоящее время достаточной популярностью пользуется гипотеза, согласно которой местным, руським вариантом такого «устроения», то есть приспособления греческого алфавита к славянской речи, была так называемая софийская азбука. Сергий Высоцкий обнаружил ее среди граффити Софийского собора в Киеве: она содержала изображения 23 букв греческого алфавита и дополнительно четырех специфически славянских букв Б, Ж, Ш, Щ.

Из других гипотез, которые тяжело как подтвердить, так и опровергнуть за недостаточностью соответствующих свидетельств, стоит упомянуть дискуссии вокруг так называемого «письма русов», которое связывается некоторыми учеными со скандинавским руническим письмом. О нем упоминают несколько арабских авторов, в частности Ибн-Фадлан, который описывает обряд погребения знатного руса, свидетелем которого он стал в 921-м, следующим образом: «И вот, действительно, не прошло и часа, как превратился корабль, и дрова, и девушка, и господин в золу, потом в (мельчайший) пепел. Потом они построили на месте этого корабля, который они вытащили из реки, нечто подобное круглому холму и водрузили в середине его большую деревяшку хаданга (белого тополя), написали на ней имя (этого) мужа и имя царя русов и удалились».

Правда, ядро дискуссий, посвященных происхождению руськой письменности, иногда перемещается из научной плоскости в сферу патриотических

устремлений, отождествляясь с идеей самобытности местной культуры в дохристианскую эпоху. Это, в частности, питает и такие безудержные фантазии, как, например, попытка отыскать «знаки алфавитного типа» на керамике 1 — 2-го тыс. до н. э. Естественно, что в качестве комментария здесь можно лишь напомнить о двух очевидных истинах. Во-первых, абсолютное большинство буквенно-звуковых систем письма возникли не «сами по себе», а путем заимствования (например, от финикийского образца ведут свое происхождение и ныне используемые еврейский, арабский, армянский, грузинский, греческий, латинский и кириллический алфавиты). Во-вторых, письменная традиция — вещь достаточно позднего происхождения: она формируется лишь тогда, когда устная речь перестает удовлетворять потребности сообщества в обмене информацией во времени и на расстоянии. Этому уровню обычно соответствует появление «государственных институтов» — административных, фискальных, религиозных и т. п. Именно такая ситуация впервые сложилась на Руси после образования здесь государства сверхплеменного типа, что совпало с официальной христианизацией. Утверждение новой религии диктовало потребность в книгах, используемых в церковной сфере, а «золотой век» македонско-болгарской культуры рубежа ІХ–Х вв. обусловил появление центров книжности, откуда кириллическая азбука проникла в Киев вместе с переведенными на славянский церковными текстами и постепенно овладела и другими, внецерковными сферами жизни, а следовательно, перестала быть монополией духовенства.

Согласно летописи, основы школьного («книжного») образования заложил Владимир, который сразу после крещения киевлян «посылал собирать у лучших людей детей и отдавать их в научение книжное». Так было положено начало обучению «книжных людей», а далее и созданию первых памятников руськой «книжности», которые переписывались в монастырях. В то же время граффити на стенах Софийского собора в Киеве, новгородские берестяные грамоты, надписи и клейма на строительных плитах и оружии свидетельствуют о том, что тогда же, в XI в., грамотность постепенно распространялась и вне стен монастырских келий.