Николай Байтов «Ангел-вор»

– Сноха мине хочет потравити. Я знаю, што вона ходила к бабки по траву и обкуриват углы. Как ночь, я задыхаюсси, будто хто убиват мине. Што с ыей делать, батюшка? Она открыват щелку и мине под дверь курит, у ей соломинка така длинна, а у соби она не глотат етот дурман ртом: через нос выпускат. Завернетси ув простынь нагишом и шастат туды у лоджу, иде у ей пучки сохнут. Я выглядыю: «Ты чо, дочка?» – нарошно ей говорю, штоб, значить, укорить. «Это ничо, ничо, лекарьство от давления», – и шасть мимо, а после и курит, курит. А сына маво дурачком исдеала вовсе: дасть ему водки, он ей слова не скажет – ложитси на тахту и глядит, будто глупой он стал, батюшка, што с ыей делать? Она мени извести задумала со свету.

– Что ты хнычешь? ну что ты здесь хнычешь? – сказал отец Вячеслав резко. – Ты зачем сюда пришла? каяться или что? каяться?

– Батюшка, ты мени не хочешь увразумить… – и умолкла, остолбенела с раскрытым ртом. Отец Вячеслав в изнеможении мысленно произнес Иисусову молитву, потом сказал:

– Да, не хочу. Я выслушал про твою сноху, что тебе еще? Все. Больше не хочу. Говори, в чем грешна. Свои грехи говори, свои, поняла? А то прогоню и не пойдешь причащаться. Ну? В чем грешна? Говори!

– Усем, усем, батюшка, – с готовностью пригорюнилась. – Ох, грешница я, Господи!.. Постом иела рыбу. На Вздвиженье… Анна купила килечки соленаи и предлагат: «Хочешь килечки, баба Дуся?» А мени чегой-то килечки так етои захотелоси, нет мочи как, у рту свело прям усе. Я и сиела. А что Вздвиженье – так из головы вон… Ой, прости мине, Матерь Божья!..

Отец Вячеслав увидел, как подошел Юра, сторож, и стал немного впереди оставшихся двух исповедников. Что-то хочет сказать.

– Ты очень большая грешница! – сказал отец Вячеслав. – И самое страшное – это то, что ты сама не понимаешь своих грехов. Грешишь беспрестанно – словом, делом, мыслию – и ничего не замечаешь. Тебе надо очень много молиться. Молись каждое утро и каждый вечер так: «Господи, вразуми меня, помоги мне увидеть мои грехи!» – и клади по пять земных поклонов. И еще говори: «Господи, слава Тебе, что Ты послал мне такую хорошую сноху: такую добрую, такую уважительную!» Поняла?

Старушка хотела что-то ответить, но только закивала испуганно.

– Смотри, я спрошу тебя в следующий раз, исполняла ты это или нет. И если не исполняла, не дам тебе разрешения, так и знай!.. Наклони голову.

Отец Вячеслав вознес над нею епитрахиль, быстро прочитал разрешительную молитву и отпустил.

– Ты что, Юра?

– Батюшка, Евдокия просила вам напомнить, как будет одиннадцать. Сейчас без десяти. Вам надо покушать успеть до полуночи.

– Ах да… да… Спасибо…

– Она вам оставила в духовке, а сама ушла…

– Хорошо… Здесь еще двое, я сейчас их побыстрей… Да, Юра, скажи, пожалуйста, что это за крик был за свечным ящиком сейчас?

– Там явился какой-то мужчина странный… Не то пьяный, не то нет… Стал приставать к Наталье, а та считала деньги, сбилась, разозлилась на него. Он тоже… Ну, я постарался его успокоить и вывел кое-как за калитку…

– Калитку закрой и больше никого не пускай в храм.

– Я уже закрыл.

– Нельзя же так. Я исповедую, а там у вас крик… Чего он хотел, этот мужчина?

– Не знаю. Говорил что-то странное: приехал, дескать, к покойнице, а покойница оказалась не та.

– Какая покойница?

– Ну вон, которая – в левом приделе гроб. Говорит, что должна быть его жена, а там другая женщина. А его самого не было, когда гроб привозили…

– Ошибся, не в ту церковь приехал?.. А имя совпадает?

– Имя да. Но он стал требовать фамилию, а Наталья, на грех, забыла записать. Тут он стал кричать, что она обязана все данные заносить себе в книгу…

– Ну ладно, – вздохнул отец Вячеслав, – иди. Наталье скажи, чтобы запирала ящик и шла домой. Хватит там хлопотать, она устала… Да, вот еще: найди Валю, скажи ей, что я скоро заканчиваю, а то она тоже хотела поисповедаться…

– Валя – это кто? (Юра был новый сторож и не всех еще знал.)

– Регент левого хора, высокая такая. Она должна здесь где-то быть, в храме.

– Здесь никого нет, батюшка. Только вот эти двое.

– Впереди на клиросе посмотри, она иногда молится там. А если нет, то загляни в домик к уборщицам.

Юра отошел, и к отцу Вячеславу сразу подступил юноша еврейской внешности. Отец Вячеслав раньше видел его в храме, но к исповеди он подошел первый раз. (Еще один мужчина стоял поодаль с зажженной свечой и читал Молитвослов.)

– Как ваше имя?

– Лев.

– В чем чувствуете себя грешным?

– Грешен в том, что не верю во второе пришествие Господа Иисуса Христа, – бойко заговорил юноша, – то есть соответствующий член Символа веры, а именно «и паки грядущего со славою судити живым и мертвым, Его же царствию не будет конца», – этот член не принимаю разумом.

Отец Вячеслав вздохнул. Он с жалостью почему-то обратил внимание на толстые стекла очков…

– Вы крещены?

– Да, я принял Крещение год назад. Конечно, я изучил Символ веры и думал над ним. Но в то время он у меня сомнений не вызывал. Лишь недавно я стал сомневаться, а теперь дошел, кажется, совсем до отрицания этого члена.

– Какие же у вас сомнения? Евангелие есть у вас?

– Есть.

– Читаете регулярно?

– Не каждый день, но довольно часто.

– Читать надо ежедневно, хотя бы по маленькому отрывку. А вам в первую очередь нужно читать те места, где Христос говорит о Своем втором пришествии и о Страшном суде. Таких мест много, и в некоторых из них Он говорит об этом совершенно прямо: «Узрите Сына Человеческого, сидящего одесную Силы и грядущего на облаках небесных», – это как, по-вашему?

Юноша усмехнулся.

– «Отныне узрите». Простите, батюшка, но вы неверно цитируете, – неполно. К тому ж выхватываете из контекста. Когда это было сказано? Непосредственно перед распятием. Значит, «отныне» относится к распятию. Вот истинное явление и пришествие в славе нашего Спасителя – первое, оно же и последнее – Крест!.. На старообрядческих изображениях распятия сверху даже принято писать: «Царь Славы». Это поразительно! Вот единственная истинная слава, в которой Господь является нам: только унижения – вплоть до смерти крестной! Парадоксальная слава! Кто может «узреть» такую славу – тот христианин, а кто не может, отказывается – тот остается иудеем, со своим пошлым представлением о славе, со всей земной, мессианской атрибутикой: сила, могущество, суд и т.д. А страшный суд Христов – он в том и заключается: одни видят и принимают славу Креста, другие не видят и отвергают – значит, остаются вне Царствия Небесного по воле своей, по своему выбору. Да, в сущности, этим же выбором своим и распинают нашего Спасителя. Это поразительно! Ведь его после этих слов – «отныне узрите» – сразу и отдали на распятие, то есть даже как бы за эти слова… А потом что? Отцы Церкви составили Символ веры, и там читаем: «и паки грядущего со славою судити» – с какой же это «славою»? какая еще может быть слава, кроме Креста? – Получается, что в историческом христианстве опять протаскиваются те же самые мессианские упования, за отрицание которых Господь наш жизнь Свою распял! Гони пошлость в двери – она вползает в окно!.. И еще вот что: это надо полагать какое-то несовершенство Божие, если мыслить так, что Ему нужно дважды приходить спасать мир. Почему дважды? Почему не за один раз? Нет, мир уже спасен – и спасен окончательно, только мы этого еще не сознаем, ждем какой-то земной справедливости… Я думаю, что Христос говорил о втором пришествии символически: Бог пришел к людям и вознесся на Крест, а люди еще не пришли к Кресту, еще не поняли. Второе пришествие – это пришествие христианского сознания назад – к Кресту. Когда крестная слава полностью для нас просияет, полностью будет осознана историческим христианством, а все остальные, земные упования – полностью отвергнуты, – вот тогда и наступит «второе пришествие», но оно совпадет с первым: оно будет вторым только в историческом сознании христианства. Просто спадет некая пелена. Так мне кажется.

Юноша замолчал и глядел на отца Вячеслава. Он довольно быстро произнес эту пылкую речь. Все же прошло, по-видимому, немало времени, потому что краем глаза отец Вячеслав увидел, как вновь появился Юра: выразительно поглядывая то на часы, то на него, приблизился к оставшемуся одному человеку и стал что-то тихо говорить. Человек выслушал, потом спокойно закрыл Молитвослов, погасил свечу, перекрестился и пошел к выходу из храма.

Отец Вячеслав тоже молчал – до тех пор, пока трижды мысленно не произнес Иисусову молитву. Потом сказал:

– Иисус Христос учил, что «не наше дело знать времена и сроки». Конечно, Он говорил о втором пришествии лишь в условных образах, но не для того, чтобы мы эти образы старались толковать. Мы должны твердо сказать: как это будет мы не знаем и знать не можем, но мы веруем по слову Спасителя, что это будет. Для того и вера…

– Но ведь «Апокалипсис»… – начал юноша, снова возгораясь.

– Подождите, – прервал его отец Вячеслав. – Я вот что хотел спросить. Как вы сами думаете: с такими мыслями и сомнениями на душе, которые вы сейчас изложили, вы сможете завтра идти к причастию?

Юноша заколебался. Отвел глаза в сторону, потом снова взглянул.

– Я думаю – смогу… Но… Как вы скажете.

– А я тебе посоветую вот что… – неожиданно (совсем не нарочно) отец Вячеслав перешел на «ты». – Я дам разрешение, завтра придешь к литургии и будешь внимательно слушать Евхаристический канон. Особое внимание обрати на возглас: «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы Отца, Сына и Святаго Духа, Троицу единосущную и нераздельную». Евхаристия – это братская трапеза в любви и единомыслии. Но – подумай об этом как следует! – единомыслие достигается через любовь, а не наоборот. Церковь призывает нас возлюбить – для того чтобы быть в единомыслии… И почти сразу за этими словами начинают петь Символ веры. Ты тоже пой. А когда дойдешь до слов «и паки грядущего», – проверь себя: разделен ли ты чем-нибудь с другими поющими, не чувствуешь ли отчуждения? Если что-нибудь только подобное промелькнет, какой-нибудь холодок, – тогда к чаше тебе нельзя подходить: еще рано. Тогда надо молиться и каяться еще и еще. Ты понял меня?