Нина Дашевская «Тео — театральный капитан»

Меня зовут Тео, и я живу в театре. Некоторые люди тоже говорят «я живу в театре»: значит, они работают тут целый день, а домой уходят только ночевать. Или ещё они говорят: «Вся моя жизнь — в театре!» То есть в жизни у них, кроме театра, ничего интересного не происходит.

 

Но я-то живу в театре по-настоящему. В этом преимущество мышей: они могут жить там, где им в самом деле нравится.

 

Моя мама любит оперу. И дедушка с бабушкой любят оперу; поэтому нет ничего удивительного в том, что мы живём в оперном театре. Внизу, под сценой, недалеко от оркестровой ямы. Здание старое, мышам тут просторно.

 

К тому же, театр — это такое место, где никогда не останешься голодным.

 

Оркестровая комната

 

Я в оркестровой комнате. Здесь музыканты готовятся к спектаклям — переодеваются, настраивают свои инструменты, разговаривают. А иногда просто отдыхают — играют в шахматы, читают… Некоторые ещё пытаются заниматься, учить партии — но это не нравится всем остальным. Поэтому тех, кто стремится к совершенству, обычно выгоняют в коридор.

 

Сейчас они все в яме. Смешно, да? Ямой называют комнату под сценой, подвал, где сидят музыканты. Так принято в театрах: оркестр не должен загораживать сцену, поэтому он в яме.

 

Мне слышно, как разыгрывается там оркестр: музыканты проверяют свои инструменты, пальцы, губы. Каких только способов люди ни придумают, чтобы извлекать музыкальные звуки! Они дуют в тоненькие трубочки, дёргают за толстые струны, бьют колотушками в огромные медные котлы — не настоящие котлы, как в сказочной кухне, а литавры: такой музыкальный инструмент. И все эти звуки переливаются, вспыхивают — каждый играет своё.

 

Но мне этого мало. Жду, чтобы началась настоящая музыка. Тогда я буду уверен, что все оркестранты в яме.

 

Видите ли, в чём дело: у оперных театров есть и один недостаток. В них всегда полно людей! Для мыши, как вы понимаете, человек — не самая лучшая компания. Хотя некоторые люди не так уж плохи. В конце концов, именно они придумали оперу. И кто, как не они, бесконечно тащит в театр еду! Но под ноги им лучше не попадаться.

 

Оркестр внезапно смолк, осталось лишь тонкое гобойное «ля». Это настройка: сейчас все проверят, звучит ли их «ля» так же, как у гобоя. Подкрутят колки, проверят струны и клапаны… Опять тишина; все стихло, как море перед бурей.

 

Я не вижу, но и так знаю, что происходит в оркестровой яме. Дирижёр поднял руки. Оркестранты в ответ приготовили инструменты, подняли смычки…

 

— Там, пам, парам-пам-пам, там-па-рам, пампам-па-рам!

 

— Ура! — кричу я во всё горло. — Началось! Всё равно меня сейчас никто не услышит а этим весёлым шумом.

Я, честно говоря, не очень люблю балет

 

«Щелкунчик». Там мыши злые, вы же понимаете. Но зато в нём прекрасное начало, когда весь оркестр занят, и ты спокойно можешь пройти в оркестровую комнату. И не торопясь выяснить, кто чего оставил там из еды.

 

Музыканты любят поесть, поэтому оркестровая комната отдыха полна чудесных запахов. Правда, всё перебивает кофе: чего они находят в этой ужасной, горькой жидкости?

 

Один раз я нашёл на полу такие славные раскрошенные леденцы, янтарного цвета. Обрадовался, схватил зубами… Оказалось — канифоль. Тьфу! Это такая специальная твёрдая смола, ею нужно натирать смычки. Всё из-за кофе, он перебивает все ароматы, вот я и ошибся.

 

Хотя с тех пор запах канифоли запомнил очень хорошо.

 

И сейчас сквозь кофе я чувствую: кто-то оставил печенье. С корицей! И, кажется, с изюмом. Вот повезло!

 

Я поскорее складываю раскрошившееся печенье в рюкзак. Пам обожает изюм, вот обрадуется! Потом я нашёл целый орех для Тома. Какой я сегодня удачливый охотник!

…И тут я вижу сыр. Он торчит из бутерброда, он даже не завёрнут в гадкий полиэтиленовый пакет, он — вот он весь, прекрасный, волшебный кусок счастья! Если бы кофе не перебивал тут всё, как тромбон, — я бы сразу учуял его! Чёрный хлеб с тмином, чуть подсохший. Этот невероятный бутерброд, всего раз откушенный, лежит прямо под объявлением:

 

«Господа артисты оркестра! Убирайте за собой еду, если не хотите, чтобы в театре завелись мыши!» Ха, завелись. Мы жили в этом театре, когда самый старший из господ артистов оркестра ещё не появился на свет!