Валентин Воробьев «Леваки» Москва. НЛО. 2012

24. Цеховая солидарность леваков

В погоне за иностранцем леваки превзошли всех охотников пощупать и понюхать запретный западный мир. Рекордсменом стал молодой художник Лев Нусберг, красавец и спортсмен, презиравший советскую власть. На знаменитом фестивале молодежи в Москве 1957 года, собравшем 35 тысяч молодых иностранцев, используя фальшивый пропуск комсомольского активиста, он закадрил сразу четырех девиц, парочку француженок, учивших русский язык, Дениз и Жаклин, и пару немок, Эльгу и Жоанну, из Ганновера.

За встречи с иностранцами простых советских граждан уже не расстреливали, как бывало в 30—40-х годах, но Уголовный кодекс стоял как скала. Политическая статья 58 не менялась, но высшая власть постепенно теряла бдительность. Молодежный фестиваль перепутал все уголовные статьи и светлые достижения коммунизма. Столица мировой революции Москва на две недели превратилась в огромный международный бордель, где все перееблись. Черный рынок бушевал, как никогда, — от обмена памятными значками и американской жвачкой до торговли валютой и червонным золотом.

Вековая жажда Запада!..

«Лев, немка — твоя!»

Лев Нусберг (до 76-го года с одним «с») — тайный поклонник Пикассо, редкая и запретная птичка в зоопарке социалистического реализма, естественно, стиляга, брюки дудкой, кок на лбу, — не менял подруг как перчатки, а внимательно и аккуратно обрабатывал девиц, влюбленных в загадочные русские души, растянув любовь и дружбу на несколько прибыльных лет, с товарообменом и романтическими встречами.

Казалось бы, такому молодцу без страха и упрека любое море по колено, но первая встреча с иностранной подданной повергла богатыря в шок. В письме ко мне от 15.05.08, или, скорее, в длинном трактате о творчестве, он пишет: «Это был восторг, невероятное событие в моей жизни. Каждый вечер к гостинице “Метрополь” подкатывали роскошные, граненые автобусы и из них не торопясь выходили пришельцы иного мира, иностранцы и иностранки невиданной красоты. Знакомились сразу на остановке, или на выставке в Центральном парке, или в “Клубе интересных встреч”, а после буги-вуги и горячих поцелуев я не спал ночами, прокручивая райское событие, как в фильме».

От его революционного девиза «Догнать и перегнать Америку по производству картин, скульптур и украшений» сжималось сердце у стажерок гнилого западного мира.

Если литературное творчество Бориса Леонидовича Пастернака досконально изучено, со всех сторон освещены каждая поэтическая строка и «Доктор Живаго», то «дело Пастернака» — нелегальная публикация прозаического романа в Италии (1957 г.), Нобелевская премия (1958 г.), гонения советских властей (1959 г.), литературная дама Ольга Всеволодовна Ивинская, принимавшая самое деятельное участие в «деле», — остается темной и неисследованной областью.

Муза и любовь!

Информация Л.В. Нуссберга внесла некоторую ясность во тьму этого «дела».

У Ивинской был сын Дмитрий от второго брака с неким Александром Петровичем Виноградовым, номенклатурным работником среднего калибра, но все-таки с личным шофером и прислугой в доме. Позднее открылось, что этот бдительный работник донес на свою тещу за критику советского кинематографа, и ее посадили на пять лет в тюрьму (1940 г.). В квартире стало просторней и чище, но жировать пришлось недолго. Через год, совсем молодым (35 лет) и в разгар мировой войны, этот человек умер от «воспаления легких». Из заключения вернулась теща Мария Николаевна, ее встретил муж Дмитрий Иванович Костко, и жизнь, несмотря на послевоенные трудности — продуктовые талоны, дорогой керосин, отсутствие одежды, — потянулась своим чередом, в окружении дочки Ольги, внучки Аришки, малолетнего Димки и верной прислуги Полины Егоровны Шмелевой.

Ольга Ивинская, крупная блондинка славянского шарма, любвеобильная и сама доброта, многие годы трудилась на издательском поприще. Пастернак ее встретил в редакции журнала «Новый мир» в 1946 году и полюбил. Она его не очень. Работая в журнальном производстве, великим авторам она не отказывала в ласке. У влюбленных романтиков был перерыв на несколько лет. В 49-м блондинку сослали в Сибирь, но за что, я не берусь судить, а в 53-м, уже на воле, они возобновили любовную и профессиональную связь.

Любимой женщине великий писатель, или «классик»,

как его окрестила теща, поручил и доверил деловые встрчи с официальными советскими лицами, гонцами иностранных издательств, журналистами, туристами и провокаторами всех жанров.

С самого начала издательской зарубежной авантюры (1956), когда итальянский журналист Сержио д’Анжело вывез рукопись Пастернака на Запад, финансовая сторона предприятия не обсуждалась и была пущена на русское авось. После издания романа по-итальянски мошенником и провокатором Жакомо Фельтринелли Пастернак, что называется, обалдел от счастья и небрежно, и беспечно отказался от денежного вознаграждения. Крупный жулик Фельтринелли объявил всему миру, что у него исключительные права на издания и переводы романа, автор бестселлера не нуждается в гонораре, и все доходы от тиражей держал в Швейцарском банке на своем счете.

Кремлевские шакалы, заливавшие грязью великого писателя, — «Иуда, вон из СССР!» — пронюхав, что дело пахнет большими деньгами, предложили ему свои услуги по денежному вопросу: матерых адвокатов и лавочку под названием Всемирный Совет Мира, принимавшую любую валюту планеты. Неизвестно, как поступил робкий Пастернак, но Ивинская, претендовавшая на итальянский гонорар, решила получить его лично, без советских посредников.

Простые советские люди поднимали целину, бдительно следили друг за другом, а школьник Димка Виноградов фарцевал у Центрального почтамта.

Иноземные пакеты, письма, бандероли! Все оклеено красивыми, красочными марками. Обмен и покупка марок, прибыль и убытки. Учился он плохо, но свысока смотрел на сверстников. В кармане топорщились деньги, на шведский свитер заглядывались первые красавицы Москвы. На буйном фестивале 1957 года его зацапали менты на сделке с иностранцем и сутки продержали в милицейском отделении, составляя протокол. Со студенческих лет располагая связями с органами правопорядка, мама Ивинская вытащила сына из цепких лап мусоров, но Димка не собирался покидать оживленных торговых сделок. Он курировал доходную плешку в центре Москвы в качестве «бегунка». Там он пас фирму в пестром галстуке, а за них совки платили втридорога. Доводилось менять

валюту по реальному курсу, выгодному обеим сторонам. Наглый ингуш Батак пытался его выжить с торговой точки, но Димка стукнул «куда надо», и ингуша упекли на сибирские золотые прииски. Зная крутые связи Димки, фарцовщики столицы уже не посягали на его территорию, но над ним постоянно маячил главный «бомбила» Москвы Ян Тимофеевич Рокотов, по кличке Косой.

Французский студент Жорж Нива, изучавший великую русскую литературу и особенно ее авангардные течения ХХ века, приехал в Москву в 56-м году и на семинарах сдружился с рыжей красавицей Ириной Емельяновой, дочкой Ивинской от первого брака. Сразу вспыхнула взаимная симпатия, общие литературные интересы и полезные встречи с московской интеллигенцией.

Классовая война дорого обошлась России, а кассовая — еще дороже.

Французского жениха запрягли не только в литературную контрабанду, но и в поставщики парижского «макияжа», имевшего в московском обществе бешеный спрос. С фирмой Димке повезло. Сестра невестилась с французом. В квартире постоянно толкались слависты настоящего Запада, а не чурки из предгорий Карпат. Эти люди со вкусом, как сговорившись, в обмен на губную помаду просили икону XV века, в худшем случае — тульский самовар с медалями по бокам. Приходилось налаживать связь с «фомичами», ломавшими церкви по деревням, всякий раз набивавшими цены на древние «доски».

Роман «классика», ставший в Европе бестселлером, переводили на все языки мира, в банках Швейцарии оседали большие гонорары, а Пастернак и его близкие сидели без денег. Ольга Ивинская дала знать издателю, что ждет от него авторского гонорара, а это 150 тысяч американских долларов. Советские компетентные органы, посвященные в операцию, приготовили провокатора с деньгами. Зимой 1960 года к Центральному почтамту подошел красиво одетый иностранец с чемоданом в руке. Димка

принял вещь, выдал подарок в виде матрешки и, оглядываясь по сторонам, вернулся домой. В чемодане оказалось 15 тысяч советских, основательно потрепанных рублей.

Димка, отлично знавший, что валюту прикарманили иностранцы, решил отомстить им за причиненное зло. Деньги поделили поровну. «Классик» обеспечил свою семью. Ивинские купили холодильник и телевизор.

Советская власть поощряла бдительность своих подданных. Пионеру Павлику Морозову, донесшему на родного отца, спрятавшего мешок зерна, в городах и селах ставили бронзовые памятники. Оскорбленный Димка заложил иностранных контрабандистов д’Анжело и Бенедетти, но не рассчитал операции до конца. «Контора» выдворила полезных иностранцев из страны, но решила ударить и по Димке, и по его близким.

Вот тебе и российская самобытность!..

«Димка, не бзди, прорвемся!»

10 февраля 60-го Пастернаку стукнуло 70 лет. Из дома он сбежал в семью Ивинских, где ждали дорогих иноземных гостей — знаменитого агента всех разведок Муру Будберг-Закревскую, подарившую Пастернаку потрепанный галстук Герберта Уэллса, и Веру Алексеевну Сувчинскую-Трейль, дочку известного в свое время капиталиста А.И. Гучкова, принявшего у царя отречение от престола в 1917 году. За столом сидели влюбленные Жорж Нива с Ириной, Димка с бабушкой и дедушкой. Обильная выпивка, вкусная русская еда, много икры и водки. Назавтра француз Нива и его русская невеста покрылись волдырями, а «классик» жестоко заболел и попал в больницу. В апреле писатель снова заболел, и 30 мая как гром среди ясного неба пришло сообщение о его смерти. На его похороны в пригороде Москвы собралось около тысячи человек, от верных друзей до анонимных почитателей, хотя официального сообщения о его кончине не появлялось. Заявились туда и художники Нусберг с Гробманом, снимавшие дачу в Переделкине.

«Около трех часов дня в гуще провожавших меня поразило мертвенно-бледное лицо русоволосой, с огромными раскосыми глазами девушки, — вспоминает день похорон Л.Н. — Мне удалось деликатно и постепенно разговорить ее, хотя она и была в отрешенном состоянии и убита горем, и проводить домой. Я получил от нее номер телефона с разрешением звонить и запросто заходить в гости. Это была Ирка Емельянова, любимица Пастернака, дочь Лары из “Доктора Живаго”».

А где был жених Ирины, француз Жорж Нива: прятался в лесу, сидел на чердаке?

«Я стал бывать у них в Москве, — продолжает Л.Н. — У них прочитал “Доктора Живаго”. Восхищался притягательной Ольгой Всеволодовной и подружился с Димкой Виноградовым, сыном Ивинской, но от другого мужа. 17 августа 60 г. (неточно, обыск был 16-го) я подхожу к их дому и вижу, как оперативники выносят из подъезда коробки с архивами, книгами и т.д. Обыск шел 5 или 6 часов. Ивинскую и Ирину арестовали и увезли. Димку оставили дома…»

(Свидетельство Л.Н. хромает на два пункта. Он скрывает свои истинные отношения с ровесницей Иркой, в открытую жившей с французом Нива, и не упоминает о его выдворении за пределы советской территории 6 августа 60-го года. Емельянову арестовали позднее, на допросе в МГБ 6 сентября.)

Что же искали оперативники пять часов подряд?

Неужели тетрадку Б.Л. Пастернака с новой пьесой?

Опытный обольститель и психолог Лева Нусберг за три месяца посиделок в этой семье вынес следующее впечатление: «Я был у них раз восемь. Их квартира на шестом этаже походила на склад потребительских товаров. В одном углу стоял ряд тульских, гербовых самоваров, в другом — ящики американских напитков, виски и джина, горы фирменных шмоток. В третьем — кучи книг и журналов, в четвертом — штабеля икон вперемежку с расписными прялками. Где они прятали деньги и валюту западных стран, я не знал, да мне было и наплевать».

Народ молчал, маразм крепчал!..

В июле 60-го Ивинская с дочкой отдыхали в Тарусе, когда Димка принял второй чемодан с дубовыми рублями на пороге почтамта. Его повязали с поличным и круто прижали на допросе. «Чувак, — сказал грамотный мент, — выбор невелик: или нары на Чукотском полуострове, или чистосердечное признание, и поименно». Димка показал на иностранных жлобов, присвоивших валюту, на «бомбилу» Яна Косого и на всех завсегдатаев «коктейль-холла», где собирались лакеи Уолл-стрит — упадочные эстрадники Дыховичный и Слободской, Миронова и Менакер, Марк Бернес и Эдит Утесова. За потертые джинсы московские интеллигенты отваливали по двести рублей, не торгуясь, а за флакон парижских духов давали икону XV века.

Любая революция начинается с непослушания и спора отцов с детьми. Беспокойные дети вносят неразбериху в стройный семейный лад. Кучка московских «бомбил» и «бегунов» внесла невероятную смуту в экономику пролетарской страны, спровоцировав правовой кризис и смену Уголовного кодекса, результат которой хорошо известен: Кремль с испугу дал обратный ход и вместо законных восьми лет, приговорил трех видных спекулянтов — Рокотова, Файбишенко и Яковлева — к расстрелу.

Димку Виноградова за хорошее поведение оставили в покое, но посадили мать и сестру.

Такова система цеховой солидарности.

Несчастную О.В. Ивинскую судили по статье номер 15: «контрабанда», повесив на шею восемь лет исправительно-трудовых лагерей в Сибири.

Верно говорит пословица: «Закон что дышло, куда повернул, туда и вышло».

Достаточно плюнуть в морду менту — и получишь тюремное заключение. Это называется «оскорбление должностного лица при исполнении им служебных обязанностей». Так случилось с горячей Аришкой Емельяновой, обозвавшей следователя сволочью. Студентке, оскорбительно базлавшей на допросе, впаяли три года тюрьмы.

От мусоров держись подальше!. Не мозоль им глаза! Скрывайся в тени!

Зэки валили лес, а вольняшки пели и пили от души.

«Всю зиму и следующую весну, вплоть до квартирной выставки у Алика Гинзбурга — июнь 61-го г. — я часто бывал у Димки, где мы: его приятель Кирилл “Серый”, сын композитора Никиты Богословского, и Серега, испытатель реактивных самолетов, — собирались на мужицкое застолье с чтением стихов под гитару и бесконечными тостами за маму Ольгу и любимую Ирку. Старая “баба Поля” наваривала большую кастрюлю жирного борща, ставила пузатую бутыль спирта, и мы пили за свободу творчества».

С дерзкой подругой, сидевшей в тюрьме «ни за что», Л.Н. вел деятельную переписку. Письма из мордовской зоны — «Милый Лева, с Новым годом!» — приходили два года подряд, пока интерес друг к другу не погасило время.

Нусберг всегда ценил цеховую солидарность и не забывал коллег по свободному искусству, творивших на вечность.

Спрашивается: зачем везти парижанку Дениз к какому-то Володе Вейсбергу? А затем, что Вейсберг — колдун, живописец и друг. Он опытный старик. Ему 35 лет. У него рост, брюхо и зычный голос. Гостей он принимает в халате больничного санитара и покажет кучу картин на старинном мольберте. Его ценят не только девицы, но и опытные эстеты, как турок Назым Хикмет, например. Вейсберг — московская гора и важный адрес, куда идут спасать грешные души.

А кому нужен гнилой барак в поселке Лианозово?

Там творят и живут без горячей воды поэты, художники и зэки, проклятые властями. Американцам Сэму Драйверу с подругой Клер (1959) такой адрес гораздо интереснее Мавзолея Ленина, и Нусберг об этом знал, сопровождая американских гостей в глухое подполье.

«На американской выставке я познакомился с шустрым Майклом Плитцкером. Его интересовали иконы. В обмен он предлагал роскошно изданные альбомы. С гидом Элизабет Валкенир мы не только встречались в Москве, но годами переписывались. Она присылала мне книги и диски с записями средневековой музыки, а я ей иконы и матрешек».

«Американского коммерсанта Пола, “мы обращались к нему Паша”, я и фарцовщик Валерка Лещинский повезли к великому и неизвестному Вадиму Столляру, сочинявшему не оптимистические оратории, как все, а особые опусы, кулаками и пятками выстукиваемые по клавишам рояля. Это и музыкальный авангард, и модно, и смешно.

На стенах у него висели работы Володи Яковлева, монотипии Гробмана, гуаши Нуссберга. Американец, воспитанный на Малере и Гершвине, от импровизаций Столляра в восторг не пришел, но приценился к картинкам».