Ханна Эванс «Мама Мальчишек»

Только на днях я обнаружила, что детский горшок существует в двух версиях: для мальчиков и для девочек.

Меня это потрясло.

И не столько необходимостью такой дифференциации — довольно разумной, если вдуматься, — сколько тем, что сам факт существования горшков с гендерной спецификой до сих пор ускользал от моего внимания. Ведь я была (как мне казалось) большим экспертом в области нижней части тела и органов, непосредственно отвечающих за мочеиспускание.

В конце концов, прошло почти уже девять лет с тех пор, как установились мои долгие, глубокие, хотя и не всегда осмысленные отношения с мужским потомством, требующие определенных знаний его физиологии.

 

Поначалу отношения были достаточно предсказуемые и практические. Разумеется, то, что входит, должно куда-то и выходить, и этому процессу надо поспособствовать. Ловко, умело и быстро, или… Или оконфузитесь вы оба.

Мы пошли по самому трудному пути.

Когда в роддоме медсестры показали мне, что к чему, все казалось понятным. Лежа на спине, мой первенец был само послушание. Я подняла ему ножки, промыла все складочки и дырочки и быстро надела памперс. Никакой суеты, никакой путаницы, все проще простого. К сожалению, действительность оказалась намного сложнее.

Нашему ребенку было два дня от роду, когда мы с Отцом Мальчишки принесли его домой и прямо в автомобильной переноске поставили на пол нашей спальни.

— И что делать дальше? — спросил Отец Мальчишки.

Я посмотрела на спящего сына и пожала плечами:

— Не уверена, что знаю.

— Но мы ведь должны что-то делать? — настаивал он.

— Например?

Теперь пожал плечами он:

— Не знаю.

В конце концов мы легли на кровать — всего на секундочку! — чтобы решить, что делать.

Проснулись минут через десять от детского плача, вскочили и уставились на нашего уже надрывающегося младенца.

— Чего он хочет? — спросил Отец Мальчишки.

В который раз я пожала плечами:

— Не знаю.

— Может, он голодный? — предположил мой муж, для которого еда — верное решение большинства житейских проблем.

— Не думаю. Я покормила его всего полчаса назад.

— Может, ему холодно?

Я ткнула пальцем в горы одеял, в которые мы закутали свое чадо.

— Тогда жарко?

Я глянула на недовольное личико нашего сына; потом мой взгляд переместился на выпуклость между его ног.

— Не-е-ет… думаю, ему нужно сменить подгузник.

Операция «смена подгузника» вступила в фазу активных действий: Отец Мальчишки развернул ребенка, пока я занималась поиском необходимого инвентаря: пеленального коврика, салфеток и свежего подгузника. Мы встали на колени перед люлькой и приготовились к старту.

Перед нами оказались его — и наши — первые какашки.

Черные, липкие, и было их много.

— Это нормально? — сморщил нос Отец Мальчишки.

— Не уверена, — ответила я. — Что-то я не припоминаю, чтобы в моих учебниках были такие красочные картинки.

— Как такой кроха умудрился столько наложить? — недоумевал Отец Мальчишки, разглядывая змею первородного кала, которой, кажется, не было конца. Я подносила все новые салфетки, безуспешно пытаясь остановить поток.

Вечность спустя мне это все же удалось.

— Ты должен убедиться, что он действительно чистый, — проинструктировала я своего никогда-еще-не-менявшего-подгузники мужа. — Вот так… подтирай здесь… и там.

Он осторожно приподнял конечности новорожденного и принялся изучать попку, проверяя, не осталось ли чего.

Именно этот момент наш первенец выбрал, чтобы напомнить о том, что он рожден МАЛЬЧИКОМ.

Его стручок — только что мирный и спокойный — вдруг оживился и дал гейзер в потолок. Игнорируя пеленальный коврик, младенец оросил всё и всех в радиусе пяти шагов.

Я отскочила за спинку кровати; Отцу Мальчишки, увы, расторопности не хватило.

Это была первая ошибка, которую он больше никогда не повторит.

 

После инцидента с гейзером прошло девять недель. Отец Мальчишки, кажется, оправился от потрясения. Теперь у пеленального столика всегда лежит наготове гора нарезанных старых простыней, и мы вполне уверены в своем родительском мастерстве, чтобы показаться в обществе с нашим первенцем. Мы приглашены на семейное свадебное торжество.

Представьте себе картину: невеста блистательна, жених светится от счастья, гости элегантны, погода солнечная.

И на фоне этой идиллии — я, потрепанная, измученная, слегка пришибленная Мама Мальчишки.

В ту пору мой повседневный гардероб ограничивался растянутой пижамой и домашними брюками. Иногда я не вылезала из пижамы весь день. Но по случаю столь знаменательного события пришлось раскошелиться на дорогой, сливочного цвета балахон, который, как я надеялась, скроет все еще мешковатый живот. Правда, фасон моего платья, кажется, лишь озадачил гостей (надо сказать, в основном мужскую половину), которые все гадали, то ли я уже родила, то ли все еще нахожусь в ожидании.

— Э-э… мои поздравления. Не знал, что вы ждете ребенка! — радостно начал один из них — наверное, близорукий, — разглядывая мой живот с вежливым интересом человека, которому жена разрешила комментировать подобные вещи. Я закашлялась и покраснела, не зная толком, как реагировать: то ли а) удариться в слезы, то ли б) попросить его заткнуться. — Когда же радостное событие? — продолжал он, осваиваясь на завоеванной территории.

— Я… я… — робко лепечу я, инстинктивно, но безуспешно пытаясь убрать свое пузико под некую условную плоскость.

Мы мялись друг перед другом, застряв в коммуникационном тупике.

— Дорогая, ах вот ты где. Извини, что перебиваю, — выскочил на сцену щеголеватый Отец Мальчишки, — но мне кажется, он голодный! — и Отец Мальчишки сунул мне в руки нашего ребенка.

Разумник начал лихорадочно искать источник питания, как теленок — вымя. Я улыбнулась — сочувственно и отчасти победоносно — моему теперь уже насмерть перепуганному собеседнику.

— Я… э-э… ну… ты молодец! Мальчик… как замечательно. Замечательно! — пробормотал он и заторопился в паб, чтобы залить смущение аперитивом. — По тебе даже не скажешь, что ты только что родила! — бросил он через плечо, пытаясь, как я полагаю, выкарабкаться из крайне неловкой ситуации.

Прижимая малыша к набухшей груди, я отправилась на поиски укромного местечка в тени, чтобы покормить сына и спокойно зализать раны, нанесенные женскому сердцу.

 

Мой младенец-аксессуар уже тогда умел безошибочно выбрать подходящее время.

Мы тащились по булыжной мостовой к церкви, чтобы занять свои места в ожидании прибытия невесты, когда произошло ЭТО.

Сначала раздался звук, напоминающий (для неискушенного уха) отдаленный гул приближающегося паровоза. Но уже в следующее мгновение поезд словно превратился в петарду, которая взлетела с многообещающим свистом, взорвалась и ухнула в болотную трясину.

Мой слух, хоть и тренированный, роковым образом опоздал с истолкованием природы звука, и теплая влага, оросившая перед моего платья, подтвердила худшие опасения насчет того, что это был за паровозик.

Я постаралась оценить нанесенный ущерб: волнообразные складки кремовой ткани были обезображены грязными пахучими потеками.

— Ой-ой-ой, — пробормотал Отец Мальчишки, осторожно принимая у меня ребенка вместе с его экологически чистым (увы, только экологически) подгузником и предусмотрительно удерживая груз на вытянутых руках.

— Да уж, — только и сумела я процедить сквозь стиснутые, как от утренней стужи, зубы.

Я выложила конверт с младенцем на первое попавшееся надгробие и нырнула в сумку за аварийно-спасательным оборудованием. Спешно протянула мужу подгузник, упаковку салфеток и прочие средства, накопленные вместе с опытом подтирания попы, и отправила отца и сына к ближайшей санитарной точке. Затем достала влажные салфетки (без отдушки) и приступила к чистке собственной одежды.

Но такие пятна — теперь-то я понимаю — из разряда неподдающихся.

Десять минут спустя появился мой переодетый сын, безупречный в своем новом наряде из обширного приданого. У меня же — единственный балахон. Караул!

Едва не плача, я с отвращением оглядела свое платье: тускло-коричневое пятно растеклось, как чернила по промокашке, а атака салфеток лишь усугубила ситуацию. В отчаянии я воззвала к своему статному супругу:

— Мне придется надеть твой пиджак!

Он зябко поежился, но кивнул с энтузиазмом.

— Вот, держи, — сказал он и накинул пиджак на мои заметно более хлипкие плечи. — Отлично!

— Да уж, просто глаз не отведешь! — ворчала я, неуклюже натягивая вещь не по размеру.

Но, как говорится, нет худа (даже дурно пахнущего) без добра. Потому что пиджак оказался великолепной маскировкой.

— О, только посмотрите на это дитя… он такой сладкий, такой очаровательный! — ворковала армия стареющих тетушек. — И ты… надо же, уже такая худенькая. На тебе все висит как на вешалке!

Я прямо-таки купалась в их комплиментах.

— Больше никаких инвестиций в дорогие тряпки, — прошептала я на ухо дрожавшему от холода мужу. — Отныне я буду совершать набеги на твой гардероб.

Неуверенная улыбка мелькнула на его посиневших губах.

 

Годы летят быстро, и, по мере того как сначала один, а затем еще двое резвых мальчуганов присоединяются к нашей веселой компании, мои познания в области мужской физиологии соответственно расширяются.

Три мальчика, три комплекта забот.

Сеансы смены памперсов чем-то напоминают не то покраску знаменитого подвесного моста через залив Ферт-оф-Форт, не то американские горки с их бесконечными падениями и взлетами.

Разговоры обрываются на полуслове, едва мой гиперчувствительный нос улавливает в воздухе характерную струю. Кухонный подоконник заставлен стройными рядами увлажняющих чудо-кремов, ни один из которых не может спасти мои потрескавшиеся от воды руки. И, по мере того как гостиная наполняется запахов вечно сохнущих подгузников, я проникаюсь все большей симпатией к памперсам.

С тяжелым сердцем, огрубевшими руками развешивая в саду подгузники после попы номер три, я наконец сдаюсь. Мои любимые натуральные подгузники отправляются следом за куда менее любимыми пособиями по уходу за детьми. Я передаю их другой энтузиастке, которая еще способна и горит желанием стирать, а сама возвращаюсь к полкам супермаркета.

Но, как я с опозданием осознаю, памперсы (а также мыло для интимной гигиены, хотя его Отец Мальчишек попросил бы к памперсам не приравнивать) — это все были сущие мелочи. Теперь в полный рост встала новая задача: как отучить мальчишек от этих самых памперсов и — смею ли мечтать об этом? — заставить писать в унитаз. Тут требуется совсем иной уровень анатомических знаний.