Хорхе Букай «Кандидат»

В пять часов утра Марио Фосси, заведующий отделением травматологии Центральной клинической больницы, повесил трубку телефона и побежал по коридорам, лавируя между кушетками, больными на креслахколясках и недовольными медсестрами:

— Посторонитесь, пожалуйста! Нужна неотложная помощь… Пожалуйста!

В отделении психиатрии он остановился возле медсестры, яростно стучащей по компьютерной клавиатуре.

— Сандра, мне нужен Монтильяно, он спит?

— Нет, он в кабинете с пациенткой.

— В этот час? Что-то экстренное?

— Экстренное?

— У пациентки нервный срыв? Она хочет покончить с собой?

— Ах нет… Это сеньора Гомес, она не могла заснуть и позвала врача.

— Тогда у меня более срочное дело.

Без дальнейших объяснений он зашел в кабинет. В этот момент психиатр Агустин Монтильяно разъяснял пациентке:

— …и, вероятно, бессоница является очередным следствием вашего недовольства семейной жизнью… — доктор запнулся, увидев своего друга.

— Марио? Что ты здесь делаешь? В пять часов утра!

— Извини, Агустин, но это очень важно.

Фосси повернулся к даме среднего возраста, глаза которой заметно округлились, послал ей обезоруживающую улыбку и, взяв врача под локоть, вывел его из кабинета.

— Простите, сеньора, — бросил он, снова показавшись в дверях, — все в порядке. Мы с доктором Монтильяно обсудим ваш случай, а потом он вернется к вам, чтобы продолжить разговор.

— Ты что вытворяешь? — возмутился Агустин, когда они зашли в лифт. — Ты что, рехнулся?

— Тебе надо домой. Я не могу поехать с тобой, у меня дежурство. Мы еще не знаем, что нас сегодня ждет.

— Марио, что ты несешь?

— Произошел теракт. Бомба взорвалась в здании Центрального Архива, напротив твоего дома.

— Что? Каролина… она была дома.

— Не бойся. Ее ранило, но там ничего серьезного. С ней сейчас врачи «скорой помощи». Один из врачей узнал ее и позвонил сюда.

— Я еду сейчас же!

— О чем я тебе и говорю. Я попросил в приемном отделении, чтобы они заказали тебе такси… оно уже, наверное, ждет тебя у входа.

— Я могу идти? — спросила Каролина. — Говорю же вам: я в порядке.

Врач, до этого смывавший кровь с руки Каролины, остановился и пристально посмотрел на девушку.

— Сеньорита, у вас очень скверный порез на руке. После того как я его обработаю, вам нужно будет обратиться в больницу, чтобы наложить швы. А также проверить слух.

— Я нормально себя чувствую! Что касается моего слуха, то взрыв на мгновение меня оглушил, но теперь я все слышу замечательно.

— Тогда почему вы кричите?

— Я уверяю вас, что у меня все хорошо!

— Извините, но вы не можете идти. Пожалуйста, поймите, я просто выполняю свою работу.

— Позвольте и мне выполнить свою!

Агустин появился, как раз когда она произносила эти слова.

— Каро! Как ты себя чувствуешь? Ты в порядке?

Увидев его, Каролина сначала улыбнулась и тут же снова нахмурилась.

— Да, я в порядке, но мне нужен телефон, чтобы позвонить в редакцию, и я должна перебраться на ту сторону улицы!

Агустин подошел к ней и нежно поцеловал в лоб.

— Успокойся. Даже если ты сможешь встать на ноги, тебе не удастся попасть на ту сторону. Здание полностью оцеплено.

Действительно, в этот момент полиция пропускала только пожарных: несмотря на то что пожар был локализован, из разбитых окон все еще падали осколки стекол и сохранялась опасность дальнейших обрушений.

Возле здания стояло несколько карет «скорой помощи», и врачи занимались жильцами, получившими ранения. К счастью, в эпицентре взрыва никого не оказалось и, судя по всему, погибших не было. Люди отделались царапинами, незначительными порезами и ушибами. Больше всего, похоже, пострадал охранник, которому сейчас оказывали первую помощь в переулке, и Каролина Гихарро, которую, помимо ее воли, врачи уложили на носилки и прямо на выходе из ее собственного подъезда окружили заботой.

— Извините, вы не могли бы не шевелить рукой? — попросил ее врач, пытающийся наложить тугую повязку, чтобы остановить кровотечение.

— Почему Архив, Агустин? Думаешь, это дело рук той же банды, которая на прошлой неделе устроила взрывы у Музея Армии и памятников на площади Революции?

Агустин обратился к коллеге, который занимался девушкой.

— Извините, я Агустин Монтильяно, из Центральной больницы. Разрешите, я все сделаю сам? Спасибо.

— Черт, посмотри, кто там! — воскликнула Каролина, делая знаки в сторону улицы. — Агустин, ну отпусти же меня.

— Ты с ума сошла?

— Это Пабло Годой, из «El Ojo Avizor». Ты что, не понимаешь? Взрыв произошел у нашего дома, а новость достанется ему первому!

— Ты ранена, и тебе необходимо наложить несколько швов.

— Я знаю, что мне необходимо… мне необходимы мои диктофон, телефон и камера.

— Каролина, сейчас ты не можешь…

— Что я не могу? Если я чего-то не могу, так это продолжать выносить тебя и твоего коллегу-недоумка, отдающих мне приказы.

— Будет лучше, если мы поедем в больницу.

— Ты вообще меня слушаешь? Разве я жалуюсь на твои дежурства, пациентов, сомнения экзистенциального характера?..

— Каро, у тебя посттравматический шок, — произнес он с безграничным спокойствием.

— Я ненавижу, когда ты начинаешь снисходительно со мной обращаться и не принимаешь меня всерьез. Сначала я выясню, что произошло в Архиве, потом заеду на «Канал 20» и только после этого отправлюсь в больницу. С твоим позволением или без него.

Сказав это, она поднялась с носилок и взглянула на Центральный Архив, вернее, на то, что от него осталось: причудливое сочетание кое-где уцелевших стен, пепла, штукатурки и разбитых стекол. Ноги ее подкосились, а на глазах снова выступили слезы. В этот момент она четко осознала, какова была подлинная мощность взрыва.

Агустин подошел сзади и обнял ее за плечи.

— Расслабься на время, Каролина. В данный момент ты ничего не можешь сделать. Позволь нам наложить тебе швы.

Каролина медленно кивнула головой.

Пока она вновь не замкнулась в своем извечном упрямстве, Агустин поспешил воспользоваться моментом и сделал знак медбратьям, чтобы те помогли ему поднять носилки и разместить их внутри кареты «скорой помощи».

По дороге в Центральную больницу, Каролина Гихарро, более расстроенная своими мыслями, нежели ранением, размышляла вслух, не рассчитывая на ответ со стороны психиатра:

— Почему всегда происходит одно и то же? Когда этому придет конец? Когда мы сможем насладиться покоем? Каждый раз, когда мы близки к цели, появляется что-то или кто-то и поднимает на воздух все, что нами достигнуто. И им все равно, какую боль испытывают жертвы…

Агустин сам наложил на рану швы, а потом, при посредничестве Фосси, ему удалось разместить Каролину в одноместной палате в отделении травматологии.

— Попытайся уснуть, уже почти шесть утра, — попросил он, — я зайду к тебе попозже. Тебе нужно успокоительное?

— Нет, не думаю. В любом случае, я не думаю, что засну…

— Хочешь, чтобы мы сообщили твоей маме? — предложил Монтильяно, хотя заранее знал ответ.

— Зачем? Чтобы она сказала, что все это происходит со мной потому, что я журналистка? Или чтобы она снова поинтересовалась, где был в это время ты и что мы с тобой за пара?

— Я был на дежурстве, Каролина… — попытался оправдаться Агустин. — И ты это знаешь.

— Да, это так. Но знаешь? В смятении этого утра, оглушенная взрывом, я пыталась на ощупь найти твое тело, чтобы к нему прикоснуться, я громко тебя звала, я волновалась за тебя… а тебя, как обычно, не было… мне так нужно было знать, что ты рядом, а ты был далеко.

— Каро, ты считаешь, что это удачный момент для выяснения наших отношений?

— Нет. Такого момента не существует. Что касается моей мамы, — продолжила Каролина, — да, я попрошу тебя, чтобы ты сообщил ей о случившемся… В конце концов, мне нужно будет где-то ночевать, пока квартиру не отремонтируют…

— Ты хочешь, чтобы я подыскал?..

— Что? Гнездышко для нас двоих? — перебила его Каролина. — Нет, Агустин, нет… пока так будет лучше. Потом посмотрим.

Она выключила ночник над кроватью, а он вышел из палаты и направился к отделению психиатрии.

Несмотря на ранний час и гробовую тишину коридоров, Агустин решил подойти к постели сеньоры Гомес. Если она все еще бодрствовала, стоило объяснить причину, по которой он прервал свой прием. Но нет, она безмятежно спала.

В ординаторской Агустин сварил себе немного кофе и принялся наблюдать за рассветом, встающим над крышами Ла Милагрос.

Вскоре город проснется, потрясенный новостью об очередном теракте, на этот раз неслыханной силы.

На протяжении последних месяцев многие, как и он, чувствовали легкое дуновение свежего ветра в спертом воздухе маленькой республики. В первые два десятилетия после установления военной диктатуры страна погрузилась в кровавый хаос. Но за последнее десятилетие правительство стало реже прибегать к крайностям и умерило репрессивный гнев, которым привыкло отвечать на малейшую критику или проявления оппозиционных настроений.

Если верить слухам, которые ходили в Доме Правительства, его превосходительство господин президент старел. Хотя опыт и профессиональные знания Агустина говорили ему, что возраста было недостаточно для того, чтобы превратить Куэваса в доброго старичка.

В любом случае, Каролина была права. Мечты о постепенном возвращении к республике были в очередной раз подорваны, но роль «плохих парней» исполняли уже не люди генерала.

На этот раз ими были повстанческие группировки, которые правительственные войска разбили по всем фронтам и отрезали друг от друга. Эти формирования все еще пользовались поддержкой оппозиции, также в значительной степени уничтоженной и лишенной руководителя вследствие массовых чисток. Угадывая слабость диктатора, они пытались вернуться на политическую арену путем запугивания и откровенного террора.

И хотя происхождение или первопричина ощущений Агустина оставались для последнего загадкой, он всегда знал, что одна только близость насилия вызывала в нем смесь ненависти и страха. Он на миг задумался о том, какое из двух чувств было первичным. Его профессиональные знания говорили, что по логике это должен быть страх, более архаичный и основополагающий, служащий фундаментом для более сложных чувств…

Внезапно, как это часто с ним бывало, его мысль совершила неожиданный скачок: не этот ли страх перед чем-то новым и неизвестным столько раз мешал ему создать с Каролиной такие отношения, о которых они оба мечтали?

— Ну и ночка выдалась, — прервал его размышления Марио, который зашел в комнату и рухнул на диван. — Я валюсь с ног.

Агустин промолчал, продолжая глядеть в окно.

— О, ничего особенного, ты же знаешь: пациенты с острой травмой, а сегодня еще и жертвы теракта… — произнес Марио, изображая обиду. — Спасибо, что поинтересовался.

— Извини, Марио. Я не слишком разговорчив.

— Центральный Архив… тебе это ни о чем не говорит? — продолжил Фосси, не обращая внимания на его комментарий. — Все данные о жителях республики исчезли за одно мгновение, словно их стерли ластиком.

Агустин пожал плечами. Он предпочел бы ничего не отвечать, но так как его друг молчал в ожидании ответа, то он пробормотал:

— У этих террористов нет ничего святого.

— Террористы? Я так не думаю, дружище. Ты должен глубже проанализировать случившееся. После стольких лет диктатуры положение правительства действительно шаткое: давление международного сообщества с каждым днем растет, наш дорогой вождь все ветшает. Даже самые ярые его сторонники знают, что возвращение к демократии — это вопрос времени. И посреди всей этой картины маслом что происходит? Исчезают все данные, которые могли быть использованы для составления списков избирателей. Какая случайность!

Агустин устало вздохнул:

— Опять ты со своими параноидальными конспирационными теориями!

— Точно! — воскликнул Марио, не обращая внимания на слова Агустина. — Но они не смогут остановить начавшийся процесс. На этот раз у дона Северино ничего не выйдет.

— О да… — с насмешкой в голосе произнес Монтильяно. — Я уверен, что генерал Куэвас сейчас трясется от страха в своем дворце.

— Я не думаю, что он трясется, но уверяю тебя, что он уже с час беседует с этой своей марионеткой, которую он сделал своей правой рукой, чтобы спланировать свои дальнейшие шаги. Он знает, что настали трудные времена.

— И не только у него одного… — посетовал Агустин. — Я вынужден просить тебя об одолжении, Марио. Я хотел бы пожить у тебя в ближайшие дни. Квартира сейчас непригодна для жизни…

— Конечно, о чем речь! А как же Каролина?

— Я с ней говорил сегодня утром. Она говорит, что пока предпочитает пожить у мамы.

— Ты можешь перебраться ко мне, когда захочешь, Агустин. Но стоит ли это такого переполоха? В конце концов, через две недели, как максимум, ваша квартира будет как новая…

— Если честно, у нас уже давно не ладится. Я думаю, что Каролина воспользуется ситуацией, чтобы взять паузу, и, возможно, она права. Возможно, нам обоим надо остановиться и немного подумать, куда мы движемся.

Проникнувшись печалью друга, Марио подвинулся к нему и обнял за плечи. Губы Агустина не сразу, но все же растянулись в теплой улыбке благодарности.

Марио Фосси был прав, и в этот самый момент генерал Северино Куэвас наблюдал из своего кабинета тот же рассвет, что и врачи Центральной больницы. За его спиной полковник Сарсалехо ждал инструкций.

— Меня не удивляет то, что вы мне рассказываете, — промолвил генерал. — Все это вполне закономерно.

— Вы давно предупреждали меня, что рано или поздно один из этих полуночников попытается оказать на вас давление. Я поздравляю вас с такой прозорливостью, генерал.

— Благодарю, полковник. Как вы знаете, для того чтобы выиграть войну, необходимо научиться опережать следующий маневр противника. С этого момента, полковник, вам следует запомнить: править — значит находиться в состоянии войны. Постоянной войны с теми, кто восстает против процветания нашей родины.

— Мой генерал, мы могли бы мобилизовать спецотряды, чтобы поймать преступников.

— Не стоит, Сарсалехо. Это мало что изменит. Уже произошло непоправимое. Единственное, что все должны для себя уяснить: пока еще только правительство решает, в каком темпе все происходит или не происходит в Сантаморе… Как я всегда говорил, надо держать ситуацию под контролем, и чтобы все знали, кто ее контролирует.

 

Вечером того же дня Куэвас зачитал незапланированное официальное обращение. Сделал он это, как обычно, через Национальный канал радио и телевидения. Это означало не только то, что все радиостанции должны были прервать свою программу, чтобы синхронно транслировать государственный сигнал, но и то, что заглушались сигналы всех иностранных радиостанций, которые вещали на территории страны.

Президент предстал перед народом, одетый в свою парадную военную униформу. На его груди красовались более пятидесяти орденов, которыми он сам себя наградил за последние тридцать два года.

Он посмотрел в камеру и без запинки прочитал свою речь:

— Мой родной народ, я верен слову, данному мной при освобождении нашей родины от гнета старого режима более тридцати лет тому назад. Я считаю, что теперь сложились все условия для того, чтобы впредь жители Демократической Сантаморийской Республики знали, что их страна называется так по праву, и чтобы они выбирали своих следующих правителей путем свободного голосования. Я настаиваю на том, что эти реформы были запланированы и никак не связаны с печальными событиями, являющимися достоянием общественности.

Потом он спрятал бумагу, поиграл желваками, опустил глаза и, вместо затяжной череды похвал самому себе, которой он обычно заканчивал свои выступления, бросил краткое: «Это все», — и вышел из комнаты.