Жиль Легардинье «Совсем того!»

Его дурной сон прервал далекий грохот. За ним последовала самая настоящая бомбардировка. Наконец, он ощутил глухой удар и услышал испуганный голос:

— Месье Блейк, уже пятнадцать минут седьмого. Вы забыли, что вам надо вставать.

В дверь опять постучали. Эндрю с трудом повернулся, пытаясь осознать, что происходит. Внезапно дверь открылась и на пороге появилась Одиль.

— Поторопитесь! Мы опаздываем. Мадам будет недовольна!

Блейк надел очки и сел на кровати.

— А если б я спал голым? — возмутился он.

— Тогда бы вы замерзли, — ответила, ничуть не смутившись, кухарка. — Быстро принимайте душ, через пять минут я жду вас внизу.

Эндрю поднялся так стремительно, что у него закружилась голова. Он не имел даже времени отрегулировать воду, чтобы пошла теплая. Сначала он мылся холодной, потом взвыл, потому что пошла горячая. Толком не проснувшийся, но уже на взводе, он все же появился в буфетной вовремя.

— Поскольку это ваш первый день, я сама сходила за газетой, — объявила Одиль. — Пойдемте в прачечную, я покажу вам, как ее прогладить.
Они миновали несколько коридоров, пока не добрались до комнаты, в которой стояли стиральная машина и сушка.

Кухарка показала ему гладильную доску, на которой лежал экземпляр «Фигаро».

— Прежде всего вы должны надеть на доску специальный чехол, иначе та поверхность, на которой гладит Манон, будет испачкана типографской краской и потом будет пачкать белье.

Одиль сунула Блейку в руки маленький утюг.

— Ставьте терморегулятор на тройку, не больше, иначе может загореться. Я-то знаю, со мной случалось…

— О’кей, терморегулятор на цифру три.

— И берите утюг только с зеленой ручкой, другим гладит Манон…

— …Я понял: краска и все такое, пачкается чистое белье.

— А теперь — действуйте.

— Так прямо и гладить газету?

— Так и гладить. Утюг убирает складки и закрепляет типографскую краску. У Мадам пальцы не будут черные. Разве в английских аристократических домах так не делают?

— Куда уж нам, мы и читать-то не умеем, — проворчал Эндрю. — Может, когда мы совершим революцию, попросим у вас взаймы Карла Великого, чтобы он нам школы придумал.

Эндрю старался как мог. Запах нагретой краски вызывал у него тошноту. Вдруг он замешкался, увидев крупный заголовок: «Цены на сталь выросли на 20%: промышленность под угрозой».

— Мадам терпеть не может, когда до нее читают ее газету — заметила Одиль.

— Вы полагаете, что взгляд англичанина способен замусолить страницу? Да и как она узнает? Неужели в корзинке для рукоделия у нее спрятан детектор лжи?
— Мадам не занимается рукоделием, а вам не следует над ней насмехаться. Вы будете удивлены, когда узнаете, на что она способна…

— Вот если бы она была способна читать газету, не боясь испачкать пальцы, я был бы сильно удивлен. Эта ее причуда смешна.

— Не вам судить, смешная причуда или нет.

— Что вы хотите этим сказать?

Эндрю перестал гладить и уставился на Одиль.

— Мадам, по крайней мере, не спит с плюшевой игрушкой, точно ребенок… — ответила кухарка.

Эндрю воздел руки к небу:

— Вы не только позволяете себе входить без предупреждения к мужчине, с которым познакомились накануне, вы еще…

— Вы опаздывали, Мадам бы вам этого не простила!

— …вы еще подсматриваете за его интимной жизнью!

— Вовсе нет.

— Ну, раз уж вы так себя ведете, позвольте мне рассказать вам историю Джерри.

— Мне это не интересно. И я не знаю никакого Джерри.

— Это плюшевый кенгуру, над которым вы потешаетесь. Я никуда не езжу без него. Это любимая игрушка моей дочери; этого кенгуру подарил ее крестный, вернувшийся из Австралии, когда ей исполнилось пять лет, и она назвала его Джерри. Она повсюду таскала его с собой. Потерять Джерри было бы для нее самым большим несчастьем. Много лет она не расставалась с ним даже ночью. Она даже не могла уснуть, если Джерри не оказывалось рядом. А потом в один прекрасный день Джерри остался сидеть на углу кровати. Она перестала брать его в руки. Через некоторое время она отправила его на полку. А позже она поехала учиться в университет, а его с собой не взяла. В этом не было ничего особенного, но меня это потрясло. Я взял себе привычку каждое утро приходить в пустую комнату дочери и здороваться с ее брошенным другом. С тех пор я беру его с собой повсюду. И вы можете над этим смеяться, если хотите…
— Мне жаль, правда жаль. Я не хотела…

Неожиданно их разговор прервал дым, идущий от газеты.

— Проклятие! — воскликнула Одиль, хватая утюг. — Биржевые котировки горят!

— Когда речь идет о ценах, «горят» означает «резко пошли вверх».

— Смейтесь, смейтесь. Вот она выставит нас обоих — тогда будет не до смеха.

— Не беда: смотрите, страницы с вакансиями целы…