Реклама на сайте
  • Регистрация
  •   Войти
    Новости литературы: анонсы книг, литературный календарь, новинки букридеров, биографии писателей, рецензии, деловая литература, новости фантастики, рейтинги книг, что читать.
    ozon
    • Одноклассники
    • Twitter
    • Twitter
    • RSS
    • Главная
    • Новости
    • Что читать?!
    • Анонсы книг
    • Деловая литература
    • Детские книги
    • Интервью
    • Рецензии на книги
    • Колумнисты
    • Букридеры
    • Литературный календарь
    • Путеводитель по писателям
    • Новости фантастики
    • Записки читателя

    Бахтин и Маяковский: событие, поступок, ответственность

    12.04.2011 11:03 0 комментариев
    Tweet
    Серф

    Леонид Большухин

    Задача определения понятия «событие» во всех его смысловых аспектах, как в рамках нарратологического дискурса, так и за его пределами, остается крайне актуальной. Сложность решения обусловлена широтой применения этого фундаментального понятия, а также свойствами самого объекта осмысления. Одним из возможных путей к определению смысловых границ события и ареала его бытования является освоение философского опыта Бахтина. Как пишет Т.В. Щитцова, «можно говорить об уникальности понятия события у Бахтина, а можно – о его размытости и неопределенности»[i]. Рассматривая весь корпус бахтинских текстов, исследователь делает вывод, что и за пределами раннего трактата «К философии поступка», «где тематическая и терминологическая разработка события осуществлялась Бахтиным в направлении построения prima philosophia, понятие события найдет себе применение в самых разных областях, фактически, во всех вопросах, за рассмотрение которых брался Бахтин… Своим событийным видением Бахтин как бы повышает в (бытийном) ранге те реалии, к которым он обращается и которые составляют поле гуманитарного знания»[ii].

    Особый интерес ранних работ Бахтина («Искусство и ответственность», «К философии поступка») для нас заключается в том, что они обнаруживают мировоззренческое родство с поэтической философией Маяковского.

    Проблема «Маяковский и Бахтин», в сущности, еще не поставлена. С одной стороны, исследователям кажется очевидным, что этот поэт не вызывал у Бахтина научного интереса. Это явствует, в частности, из диалогов Бахтина с известным маяковедом В.Д. Дувакиным. Стремление собеседника навести Бахтина на тему Маяковского встречало некое сопротивление. Показательна сама краткость высказываний Бахтина, который ограничивался выделением некоторых «удачных» строк и образов поэта, весьма скептически оценивая его мировоззренческую позицию. Но в архиве философа сохранился конспект статьи конца 1940-х годов, где творчество Маяковского включается в круг тех проблем, которые волновали Бахтина применительно к Рабле, Гоголю, Достоевскому. Бахтин не стал развивать свои интереснейшие идеи; возможно, причиной тому был советский идеологический миф о Маяковском, предельно упрощавший как его мировоззренческую позицию, так и поэтику.

    Сегодня происходит освобождение исследовательского сознания от огромного количества догм, и художественный мир Маяковского предстает для непредвзятого взгляда невероятно сложным. Основополагающий постулат нашей работы – утверждение глубинного родства той философской позиции, которую кристаллизует Бахтин в своих ранних работах «Искусство и ответственность», «К философии поступка», и поэтического мировоззрения Маяковского. Именно через категории ответственности, события, поступка устанавливается это тождество.

    В своей первой печатной работе Бахтин выразил понимание той позиции, которую должен занять художник в современном мире: «Три области человеческой культуры – наука, искусство и жизнь – обретают единство только в личности, которая приобщает их к своему единству. Но связь эта может стать механической, внешней. <…> Когда человек в искусстве, его нет в жизни, и обратно. Нет между ними единства и взаимопроникновения внутреннего в единстве личности. Что же гарантирует внутреннюю связь элементов личности? Только единство ответственности. За то, что я пережил и понял в искусстве, я должен отвечать своею жизнью, чтобы все пережитое и понятое не осталось бездейственным в ней. Но с ответственностью связана и вина. Не только понести взаимную ответственность должны жизнь и искусство, но и вину друг за друга. <…> Личность должна стать сплошь ответственной…»[iii].

    Между тем Маяковскому не только отказывают в ответственной позиции, но и противопоставляют его в этом отношении Бахтину. Показателен характер цитирования Маяковского в контексте примечаний С.С. Аверинцева к «Философии поступка». Интерпретируя бахтинское предпочтение слова «поступок» философским терминам «действие» или «акт», С.С. Аверинцев раскрывает антиномичность обиходной максимы: каждый должен отвечать за свои поступки, содержащей «интонационный момент разговорности и содержательный момент ответственности»; «выхваченное из живого языка привычной к этическим рефлексиям русской интеллигенции слово “поступок” выражает предельную противоположность понятию безличного, “ничьего”, не сопряженного с выбором… Поступок всегда есть чей-то поступок, инициатива и ответственность, он имплицирует категорию персоналистически характеризуемого действующего лица»[iv]. При этом автоматическое, инерционное (т.е. безответственное) бытие понятия иллюстрируется строчками Маяковского: «Мы спим ночь. // Днем совершаем поступки. // Любим свою толочь // Воду в своей ступке» (из поэмы «Владимир Ильич Ленин»). Беглое замечание комментатора нивелирует принципиальную для Маяковского разницу позиций лирического «я» и безликого, инертного «мы»[v].

    Напротив, углубленный анализ идеологической позиции лирического героя Маяковского обнаруживает всегдашнюю ответственность – важнейшую характеристику деяния, в какую бы форму деяние ни облекалось. Рассмотрим, к примеру, как предъявляет себя герой в финале трагедии «Владимир Маяковский» («Вот и сегодня – // Выйду сквозь город, // душу // на копьях домов // оставляя за клоком клок… // Я // с ношей моей // иду, // спотыкаюсь, // ползу // дальше // на север… // Я добреду – // усталый, // в последнем бреду // брошу вашу слезу // темному богу гроз // у истока звериных вер»; очевидно, что мощнейшее эмоциональное напряжение стиха – форма выражения ответственности) и в эпилоге: «Я это всё писал… Это я // попал пальцем в небо, // доказал: // он – вор! // Иногда мне кажется – // я петух голландский // или я // король псковский. // А иногда // мне больше всего нравится // моя собственная фамилия, / Владимир Маяковский». Сам Бахтин склонен был интерпретировать подобную смену личин как состояние карнавальности[vi], не предполагающее ответственной позиции творца. Но Б.Л. Пастернак, минуя эту внешнюю сторону творческого поведения Маяковского, обратился к сущности ситуации; новизна ее, в понимании автора «Охранной грамоты», заключается как раз в единстве искусства и жизни поэта: «Искусство называлось трагедией. Так и следует ему называться. Трагедия называлась “Владимир Маяковский”. Заглавье скрывало гениально простое открытье, что поэт не автор, но – предмет лирики, от первого лица обращающейся к миру. Заглавье было не именем сочинителя, а фамилией содержанья»[vii]. Трагический характер жизни-лирики означает максимальную степень ответственности художника. Иными словами, объективно Маяковский стремился к цели, сформулированной Бахтиным: «Искусство и жизнь не одно, но должны стать во мне единым, в единстве моей ответственности»[viii]. Мы специально сделали первым аргументом в пользу родства философа и поэта то произведение, глубинный смысл которого не столь очевиден, как смысл множества других поэтических высказываний Маяковского: «За всех вас, <…> как чашу вина в застольной здравице, // подъемлю стихами наполненный череп» («Флейта-позвоночник», 1915); «Боль берешь, // растишь и растишь ее: // всеми пиками истыканная грудь, // всеми газами свороченное лицо, // всеми артиллериями громимая цитадель головы – // каждое мое четверостишие» («Война и мир», 1915–1916); «За всех расплачусь, за всех расплачусь» («Про это», 1922). Важно осознать непоколебимую верность Маяковского этой позиции на протяжении всего творческого пути; мир неизменно находится в поле напряженной, не ослабевающей с годами ответственности поэта.

    Знаменитое начало автобиографии Маяковского «Я сам» (1922, 1928) провозглашает темой жизнеописания исключительно творческую ипостась личности: «Я – поэт. Этим и интересен. Об этом и пишу. Об остальном – только если это отстоялось словом». Декларация превращения всего, что есть человек, в искусство, не означает отказа от биографии вне искусства (потому что сам текст говорит все-таки о жизни). Своеобразие позиции Маяковского в том, что жизненные явления претворяются в искусство благодаря личному выбору героя-автора. Фиксируется – под характерным заглавием «Необычайное» – сам момент ответственного решения: «…После электричества совершенно бросил интересоваться природой. Неусовершенствованная вещь». Та же ситуация повторяется с выбором любимой книги: «бросил бы читать совсем», если бы не «Дон Кихот»; серьезность детской игры («Сделал деревянный меч и латы, разил окружающее») становится моделью творчески-активных отношений с миром. События, отмечающие формирование Маяковского-человека, слагаются в историю становления ответственности, причем именно в том варианте, о котором говорит Бахтин: ни одно слово не может быть брошено «просто так». Всеобъемлющая ответственность художника охватывает – как частное – и ответственность перед революцией, когда Маяковский на два года посвящает себя работе в окнах РОСТА. Характер поступка здесь осознается как наиболее очевидное единство жизни и искусства. Личность в мире Маяковского воистину становится «сплошь ответственной».

    Именно через ответственный поступок Бахтин определяет событие как бытие: «В категориях теоретического безучастного сознания это бытие неопределимо, но лишь в категориях действительного причащения, т.е. поступка, в категориях участно-действенного переживания конкретной единственности»; «Только изнутри действенного поступка, единственного целостного и единого в своей ответственности, есть подход и к единому и единственному бытию в его конкретной действительности, только на нем может ориентироваться первая философия»[ix]. Таким образом, делает вывод Т.В. Щитцова, «“первая философия” может быть специфицирована как философия поступка в той мере, в какой она пытается и видит возможность “вскрыть бытие-событие, как его знает ответственный поступок”»[x].

    Пафос всей работы Бахтина «К философии поступка» – отрицание трансцендентных ценностей, определяемых здесь как ценности теоретические, относящиеся к теоретическому единству соответствующей теоретической области, чье место в этом единстве совершенно исчерпывающе определяет значимость суждения: «Значимое теоретически суждение во всех своих моментах непроницаемо для моей индивидуально-ответственной активности»[xi]. Философом декларируется отказ от готового знания, от приятия мира в его готовых формах. Очевидно, что пафос «отказа» соприроден авангардному мышлению как таковому, однако это еще не является обязательной предпосылкой для формирования ответственной позиции творца в мире. Степень ответственности прямо связана с установкой на адресата, на его понимание сказанного: «Как в зажиревшее ухо втиснуть им тихое слово?» («Облако в штанах»). Эпатажное или «самовитое» слово как таковое не является ответственным. Иначе говоря, из эстетики авангарда как единого источника могут вырастать не просто разные, но даже полярные типы действенного слова. У многих авангардистов (за исключением Хлебникова, о котором следует говорить особо) утверждение своей позиции в мире остается лишь словесным жестом; это не поступок в бахтинской трактовке, ибо за словом нет лирического героя с его судьбой. Напротив, для Маяковского сверхзадачей любого, даже самого шокирующего высказывания является достижение понимания, ответное приятие миром лирического героя; так, раннее стихотворение, построенное, казалось бы, на сугубо абсурдистских приемах («Вошел к парикмахеру, сказал – спокойный: // “Будьте добры, причешите мне уши”…»), озаглавлено драматичной, неигровой формулой: «Ничего не понимают».

    Для Бахтина поступок всегда жив и ценен «абсолютно-произвольным, абсолютно новым, творимым, предстоящим в поступке»[xii]. И мир Маяковского творится через деяние, поступок; все для поэта начинается с осознания, что любое представление о мире, существовавшее прежде, сегодня обесценено. Когда Маяковский заявляет: «Я над всем, что сделано, ставлю “nihil”» («Облако в штанах»), это не просто эпатаж, нигилизм, но принципиальный отказ от возможности найти опору в априорном (теоретическом, трансцендентном) знании. Подобное качество художественного мировоззрения Маяковского позволяет определить его лирику как философскую. Оба – и поэт, и мыслитель – констатируют такое состояние мира и человека в нем, когда насущно необходимым становится поиск «первой философии»: «…теоретическая философия не может претендовать быть первой философией, т.е. учением не о едином культурном творчестве, но о едином и единственном бытии-событии. Такой первой философии нет, и как бы забыты пути ее создания. Отсюда и глубокая неудовлетворенность участно мыслящих современной философией…»[xiii].

    В ситуации Маяковского отношения с миром рождаются в процессе самого творческого деяния; для поэта нет предзаданного отношения к миру, для него всегда все впервые. Крайне важно, что Маяковский не привносит в мир нечто «извне», а создает нечто в момент контакта с наличной реальностью.

    Нам представляется, что коллизии Маяковского глубоко созвучны следующие положения Бахтина: «Современный человек чувствует себя уверенно, богато и ясно там, где его принципиально нет – в автономном мире культурной области и его имманентного закона творчества, но неуверенно, скудно и неясно, где он имеет с собою дело, где он центр исхождения поступка, в действительной единственной жизни, т.е. мы уверенно поступаем тогда, когда поступаем не от себя, а как одержимые имманентной необходимостью смысла той или другой культурной области»[xiv]. Очевидно, что основной импульс сюжетов раннего Маяковского – это движение героя в центр мира, к месту, которое и становится (по Бахтину) «центром исхождения поступков»: «…иду // один рыдать, // что перекрестком // распяты // городовые» (цикл «Я»); «…я встал, // шатаясь полез через ноты, // сгибающиеся под ужасом пюпитры» («Скрипка и немножко нервно»); «Опять, // тоскою к людям ведомый, // иду…» («Надоело») и т.п.

    Поскольку Маяковский «имеет с собою дело» (по Бахтину), принимает на себя долг порождать смыслы, он лишается опоры, чувства равновесия. Общеавангардная установка на разрыв с предшествующей культурой не может осуществиться им безболезненно. Прежняя сфера априорных смыслов, утрачивая для Маяковского свою ценность, распадается на элементы. Характерный пример – трансформация цитатного слова в «Нате!»: «А если сегодня мне, грубому гунну, // кривляться перед вами не захочется – и вот // я захохочу и радостно плюну, // плюну в лицо вам // я – бесценных слов транжир и мот». Источник цитации – «Грядущие гунны» Брюсова. Если у Брюсова гунн, это воплощение опоэтизированного «варварства», существует в стилизованно-отчужденном, самодостаточном мире культуры, то у Маяковского «литературное» слово вырвано из своего привычного контекста. «Гунн» в литературном кабаре означает нечто большее, нежели стилистический контраст. Возникает конфликт между самоопределением лирического героя («грубый гунн») и всеми остальными элементами мира, не способными отныне к созданию упорядоченной системы смыслов (внеположных человеку смыслов культуры); в этих условиях само слово начинает «корежиться», что накладывается на эстрадное «кривляние» героя. В результате преодолевается какой бы то ни было автоматизм отношений с миром как «данностью» (Бахтин), тем самым бытие становится бытием-событием.  

    Если рассмотреть под этим углом зрения стихотворение «Несколько слов обо мне самом» (цикл «Я»), то знаменитая эпатажная строка «Я люблю смотреть, как умирают дети…» получит совершенно новое обоснование. «Я» здесь – отец, к которому далее взывает «я» с позиции страдающего «ребенка»: «Солнце! отец мой! сжалься хоть ты и не мучай…»[xv]. Почему с самого начала «отцовская» речь не приписана «ему», «другому», а переадресуется лишь по ходу развития лирического сюжета? Во-первых, это единственно возможная форма высказывания, потому что творящее себя и мир «я» может идти только от «я»; совершив это высказывание-поступок, «я» потом уже вторично определяет совершённому его истинное место, и это место уже «не мое». «Я» существует в мире, который им создан, от него неотделим, в состоянии «неясном и скудном» (по Бахтину), и эта смута требует от «я» определения того, кто и что здесь делает, говорит, смотрит и чувствует. Во-вторых, в первоначальном совпадении позиций «сына» (страдальца) и «отца» (мучителя) проявляет себя все та же ответственность, неотделимая от вины. Сравним: «Убиты – // и все равно мне, – // я или он их // убил. <…> Вселенная расцветет еще, // радостна, // нова. //  Чтоб не было бессмысленной лжи за ней, // каюсь: // я // один виноват // в растущем хрусте ломаемых жизней!» («Война и мир»).

    Таким образом, поступок – по Маяковскому и по Бахтину – есть форма бытия становящегося сознания в становящемся, «неготовом» мире. Очевидна кризисная природа подобного сознания: коллизия «становления» налагает на автора и лирического героя особую задачу – не идти вслед за готовым смыслом, а рождать его изнутри себя. Трагизм мировоззренческих поисков Маяковского выявляет меру тех трудностей, на которые обрекает себя сознание, идущее путем, начертанным Бахтиным в начале его собственного философского пути: «Мир смыслового содержания бесконечен… Это область бесконечных вопросов… Здесь нельзя начать, всякое начало будет случайно, оно потонет в мире смысла», и для преодоления этой бесконечности «нужна инициатива поступка по отношению к смыслу»[xvi].

    Событие и событийность: Сборник статей/Под ред. В.Марковича и В.Шмида. – М.: Издательство Кулагиной – Intrada, 2010. – 237 – 249 с.


    [i] Щитцова Т.В. Событие в философии Бахтина. Минск, 2002. С. 18.

    [ii] Щитцова Т.В. Указ. соч. С. 22.

    [iii] Бахтин М.М. Искусство и ответственность // Бахтин М.М. Собр. соч. Т. 1. М., 2003. С. 5.

    [iv] Аверинцев С.С. Постраничные примечания [1] // Бахтин М.М. Собр. соч. Т. 1. М., 2003 С. 439, 440.

    [v] Воспользуемся этим поводом, чтобы уточнить содержание антитезы «день – ночь», значимой в свете поставленной проблемы. «Ночное бодрствование» – устойчивая ситуация в лирике Маяковского на всем протяжении его творческого пути, от цикла «Я» и вплоть до предсмертных фрагментов «Второго вступления в поэму» («Во весь голос»): «…в такие вот часы встаешь и говоришь // векам истории и мирозданью». Иными словами, ночь, традиционно отведенная для лирической медитации, у Маяковского – период деятельного участия в жизни мира, когда бодрствующий принимает на себя ответственность за спящих. Маяковский своей активностью преодолевает «бессобытийность» ночи, это не пауза в бытии, но время поступка.

    [vi] Беседы В.Д. Дувакина с М.М. Бахтиным. М., 1996. С. 132, 164–166.

    [vii] Пастернак Б.Л. Об искусстве. М., 1990. С. 102.

    [viii] Бахтин М.М. Искусство и ответственность. С. 6.

    [ix] Бахтин М.М. <К философии поступка>. Т. 1. С. 17, 28–29.

    [x] Щитцова Т.В. С. 34.

    [xi] Бахтин М.М. Указ. соч. С. 8–9.

    [xii] Бахтин М.М. Указ. соч. С. 13.

    [xiii] Бахтин М.М. Указ. соч. С. 22.

    [xiv] Бахтин М.М. Указ. соч. С. 23.

    [xv] См. об этом подробно: Большухин Л., Александрова М. «Я люблю смотреть, как умирают дети» в контексте цикла Маяковского «Я» // Новая русистика. Брно (Чехия), 2009. № 2. С. 79–91.

    [xvi] Бахтин М.М. Указ. соч. С. 41.


    поэзия философия

    Подпишитесь на рассылку!

    Хотите раз в неделю получать новости литературы. обзоры книжных новинок и рекомендации что почитать? Тогда подпишитесь на нашу бесплатную информационную рассылку.

    Рассылки Subscribe.Ru
    Новости литературы
    Подписаться письмом


    После заполнения внимательно следуйте инструкциям по активации подписки. МЫ ГАРАНТИРУЕМ, что по данной рассылке вы не получите никакого спама и всегда сможете отписаться, если решите, что не хотите получать наши письма.





    Оставить комментарий

    Подписаться

    Хотите раз в неделю получать новости литературы, обзоры книжных новинок и рекомендации что почитать? Тогда подпишитесь на нашу бесплатную информационную рассылку.
    * indicates required

    View previous campaigns.

    После заполнения внимательно следуйте инструкциям по активации подписки. МЫ ГАРАНТИРУЕМ, что по данной рассылке вы не получите никакого спама и всегда сможете отписаться, если решите, что не хотите получать наши письма.

    РУБРИКИ

    • Анонсы книг
    • Афиша
    • Библиотека
    • Биографии писателей
    • Букридеры
    • Деловая литература
    • Деловая пресса
    • Дискуссионный клуб
    • Интервью
    • Интересные факты
    • Книги для детей
    • Книжные топ-листы
    • Колумнисты
    • Купить книги
    • Литературные конкурсы и премии
    • Литературный календарь
    • Литературоведение
    • Новости
    • Новости фантастики
    • Опросы
    • Партнерство и сотрудничество
    • Подкасты
    • Путеводитель по писателям
    • Статьи о творчестве
    • Театральный обзор
    • Уже читал!
    • Что читать?!
    • Экранизации
    Новости литературы: анонсы книг, литературный календарь, новинки букридеров, биографии писателей, рецензии, деловая литература, новости фантастики, рейтинги книг, что читать.

    Карта сайта
    • “УЖЕ ЧИТАЛ!” – итоги конкурса!
    • О проекте
    • Размещение рекламы на сайте Новости литературы
    • Реклама на сайте Новости литературы
    • «Уж небо осенью дышало…»
    • Добавить цитату на конкурс
    • Подпишитесь на рассылку!
    • Магазин
    Поиск:
    © 2023 — Новости литературы. All Rights Reserved