Легенды и шифры Виктора Пелевина

Виктор Пелевин (р. в 1962) — один из самых успешных писателей в современной России. Его книги переведены на основные европейские и восточные языки и регулярно переиздаются. У него множество поклонников по всему свету. И старшеклассники факультативно постигают законы постмодернизма на примере его романов. Сотворенные Пелевиным художественные пространства, многократно помноженные на общественную признательность, ставят его во главу колонны сегодняшних литературных демиургов.

 Демиург в интерьере

Он не любит фотографироваться, не ведет блог, мало общается с коллегами по цеху и считает роман Булгакова «Мастер и Маргарита» величайшим романом ХХ века. Все это можно узнать из интервью, которые Виктор Олегович время от времени дает каким-нибудь особенно популярным изданиям вроде «Эсквайра» или «Аргументов и фактов». «Я писатель только в тот момент, когда я что-то пишу, а вся моя остальная жизнь никого не касается», — заявляет Пелевин и с интервьюерами разговаривает исключительно на высокие темы, не стесняясь форматами. Среди читающей (и особенно среди нечитающей) публики за Пелевиным закрепился имидж «самого интеллектуального писателя». Пелевин старается не разочаровывать и общается с журналистами в таком стиле: «Мы живем в культурной среде, где фаллическо-анальная пенетрация является базовым символом социального доминирования…».

Его первая публикация состоялась в 1989 г., а всего три года спустя за сборник рассказов «Синий фонарь» Пелевину присуждается Малая Букеровская премия. С тех пор Виктор Олегович раз двадцать становился различной степени победителем в разного уровня литературных конкурсах. Из наиболее значительного: в 2003 г. роман «ДПП NN» получает премию «Национальный бестселлер»; в 2007 г. роман «t» становится третьим в списке премии «Большая книга».

На сегодняшний день Виктор Пелевин — автор 10 романов; он написал более 50 рассказов и повестей; среди его сочинений не один десяток эссе; есть и стихи. Все написанное им оценивается неоднозначно (зато в твердой валюте), но самобытность его творческой концепции несомненна.

Легенды и шифры Виктора Олеговича

Иносказание — главный творческий прием Пелевина. Метафоры, «говорящие» имена и названия, аллегории, притчи, мифы, параллелизация — он использует все существующие литературные шифры, сплетая их в замысловатые узоры. Особенность пелевинского иносказания — в простоте верхнего слоя. Например, рассказ «Синий фонарь» представляет сценку из ночной жизни пионерского лагеря: мальчишки рассказывают друг другу страшные истории, кто-то пугается, бежит жаловаться вожатой, вожатая приходит и ругает, а в конце все, как водится, засыпают… Пусть неискушенный читатель не удивляется обыденности сцен, которые на первый взгляд кажутся вырванными из контекста какого-то другого, бОльшего произведения, и  пусть не торопится закрывать книгу: тому, кто даст себе труд задуматься над прочитанным, откроется, возможно, длинный туннель в подземелье с бессчетным числом уровней. Всем известно, что Пелевин — большой поклонник буддизма. Поэтому читателю его книг следует быть готовым к тому, что он может там найти загадочную бесконечность смыслов, выстраивающихся в зеркальный ряд и сворачивающихся, как Вселенная, в точку.

При этом Пелевин — писатель сугубо реалистический, откликающийся на значительные общественные явления с попыткой обозначить их и обобщить, что, собственно, делает его наследником реалистов XIX века. В частности, роман «Чапаев и Пустота» (1996) наряду с прочим исследует феномен «нового русского», в романе «Empire V» говорится о губительной идеологии гламура, «Generation P» — о разъедающей мозг рекламе; последний роман «S.N.U.F.F.» — «антиутопия», где современная общественно-политическая жизнь России переносится в неопределенное будущее и преподносится читателю с полным набором пелевинских иносказательных штучек. Мифологический реализм — такое словосочетание, пожалуй, довольно точно отражает жанровую особенность книг Пелевина.

Герои этих книг — ребусы-перевертыши, подстать содержанию. Совершенно тривиальная проститутка оказывается сменившим пол секретарем райкома комсомола («Миттельшпиль»), а браток-новый русский ботает по фене про дзен-буддизм («Чапаев и Пустота»). Однако найти у Пелевина положительного героя в устоявшемся понимании этого слова — затруднительно. Ни среди современных хозяев жизни, ни в народных слоях писатель не видит никого, вселяющего оптимизм. В созданной им Империи Текста нет ни любви, ни дружбы, ни других чувств, столь необходимых человеку для построения нормального общества; в этом смысле Пелевин создает Империю Пустоты.

Последствия мифотворчества

Оценка творчества Пелевина абсолютно неоднозначна: от полного неприятия до вполне зрелого восторга. Его называют «Мичуриным от литературы» — за повсеместную гибридизацию всего со всем, и «фантазирующим хроникером развитого постмодернизма» — за почти что конъюнктурное изображение современных реалий. Артемий Троицкий назвал Пелевина «наше Ничего» — в смысле, очень убедительно писателю удается изображать наше пустое настоящее. Многие упрекают его в стилистической небрежности («… у шляпки была вуаль в круглых дырочках, за которой совсем не было видно лица. Все это было красиво, но отчего-то мне стало тревожно…», «Шлем ужаса», вполне типичный пример). Но вот А. Генис пишет: «Пелевин за десять лет буйной работы помог развернуть отечественную словесность лицом к XXI веку. Он вернул книгу брезгливо отвалившемуся от нее читателю, завладел интернетовской молодежью, обозлил отечественных критиков, привлек внимание сонного Запада…».

Подобный разброс мнений, несомненно, свидетельствует лишь об одном: Пелевин — это явление в российской литературе. Знакомство с явлением не может быть опосредованным. Чтобы решить, насколько оно хорошо или плохо, необходимо личное освидетельствование. Начинать принимать Пелевина рекомендуется небольшими дозами (подойдут сборники рассказов: «Синий фонарь», «Желтая стрела», «Ананасная вода для прекрасной дамы» и др.).

И если после прочтения рассказов читателю захочется углубиться в пелевинские лабиринты, тогда добро пожаловать в удивительный мир его романов.

Наталия Гуревич.