Колонка Наталии Гуревич: Взвесьте мне, пожалуйста, в граммах…
…Поверил
Я алгеброй гармонию.
(А. Пушкин, «Моцарт и Сальери»)
День, когда люди найдут Формулу, позволяющую с точностью оценить качество текста, станет величайшим днем в истории литературы и человечества. Его вожделеют все: авторы, читатели… а как о нем мечтают издатели — гм, наверное. Вот автор. Поверил свеженький роман Формулой, получил сертификат о гениальности и никаких тебе страданий «а вдруг это никуда не годится??!!!». Вот читатель. Взял книжку, прочел под заголовком приговор Формулы — а дальше уже от его личной самооценки зависит, захочет ли он читать что-то, чья оценка ниже, чем «обыкновенный шедевр». С издателем, конечно, все гораздо сложнее. Но все-таки больше определенности для тех, кто хочет войти в Историю как первый издатель Великого писателя. Словом, многим, если не всем, очень хотелось бы обнаружить способ, позволяющий объективно классифицировать художественный текст.
Один из старейших способов — шаманский, когда ценность произведения определяет шаман-критик. В России самым удачливым таким шаманом, то есть критиком, был Белинский. Неистовый Виссарион и Пушкина назвал, и Гоголя, Достоевского присмотрел, да и многих еще. Но тут недостатков хоть и два, а все ж значительных. Во-первых, шаманы такого уровня рождаются очень редко, в отличие от писателей, которые, кажется, рождаются каждый день. Во-вторых, и сам Белинский с утра, бывало, удивлялся тому, что говорил вечером: даже лучший шаман дает немаленькую погрешность. Вспомним хотя бы, как поправило время Виссариона Григорьевича относительно сказок Пушкина и «Конька-горбунка» Ершова… Иными словами, шаман, не шаман, а субъективность из оценки надо куда-то убирать.
И вот не очень давно в сети появился ресурс, воскрешающий предложенный некогда Ф. М. Фордом тест 99-й страницы. Этот Форд (Форд Мэдокс Форд, английский писатель, 1873-1939) высказал однажды, что качество текста можно определить по 99-й странице: открываешь, читаешь, если захотелось перейти на сотую страницу, значит, автор молодец, и текст годящийся.
В 20-е гг Форд тусовался в Париже, в том числе с Хемингуэем, издавал журнал, где будущий старик Хэм практически на общественных началах работал (и немного печатался). В результате этого сотрудничества разругались они насмерть, и вот что написано про Форда в книге Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой»: «Я всегда избегал смотреть на Форда и старался пореже дышать, находясь с ним в одной комнате, но сейчас мы сидели на воздухе, и ветер гнал опавшие листья по тротуару от меня к нему, так что я внимательно посмотрел на него, пожалел об этом и стал смотреть на бульвар». Но благодаря этой истории в журналистских упоминаниях он нынче фигурирует как «крестный отец Хэмингуэя в литературе». Подчеркивают таким образом, что разбирался мужик в писателях, значит и тест, предложенный им, имеет… в общем, что-то в этом есть.
Тест 99-й страницы, в том виде, в каком он представлен на своем сайте, призван собрать мнения прочитавших и по среднему арифметическому показать автору, куда ему идти. По мне, так тест этот не забавнее карт Таро, но некоторые относятся к нему вполне серьезно. Впрочем, у карт Таро тоже хватает поклонников. Вопрос не в этом. Суть в том, что день, когда люди научатся безусловно определять ценность текста, когда раз и навсегда можно будет закрепить за одним произведением звание шедевра всех времен, а за другим — бульварного романчика; этот день, пожалуй, будет днем клинической смерти литературы. Клинической — потому что, я уверена, уже на следующие сутки Определяющую Формулу выбросят, закопают и отовсюду сотрут.
Писатель, не испытывающий сомнений в гениальности созданного им текста, гораздо несчастнее того, кто размышляет, а не застрелиться ли от такой непонятной своей судьбы: то ли хорошо написал, то ли плохо… Писатель, лишенный сомнений — это пчела, которой нектар начали приносить на дом. От счастья она пухнет и дохнет в довольстве. Также и писатель. Нет смысла работать, искать, стремиться, поскольку уже велик. Нет смысла — нет книги. Нет книги — ну, вы понимаете, нет писателя. Не настаиваю, но один из секретов безумной плодовитости Льва Толстого заключается, возможно, именно в неуемном недовольстве собой как писателем. Все старался лучше, лучше, лучше…
А читателю зачем заранее знать, какую объективную оценку имеет книга, если единственно значимая вещь для него — субъективное восприятие? Отношение читатель-автор в процессе чтения — это интимная, очень личная штука; любой штамп способен разрушить его, не создав другого. Лишить читателя возможности самолично оценить книгу, как отнять у Колумба право быть открывателем Америки. Ну и что, что названа в честь другого; открыл-то все-таки Колумб. Так и с читателем. Его мнение о книге всегда сродни личному открытию, и неважно, сколько академиков причислили данное произведение к шедеврам или, наоборот, сколько раз было сказано, что «донцова — не писатель».
Так что да здравствуют писательские страдания и читательский волюнтаризм. Пока они противостоят друг другу, зависят друг от друга, дополняют друг друга, литература будет тем мерно раскачивающимся океаном, с течениями, возмущениями, местами оледенениями, с бликами и лунными дорожками; океаном, который дает жизнь человеческим мыслям, человеческим чаяниям.
