Брюс Чатвин «УТЦ, и другие истории из мира искусств»

Книга вышла в рамках совместной издательской программы ЦСК «Гараж» и издательства Ad Marginem

ИСТОРИИ ИЗ МИРА ИСКУССТВ

ГЕРЦОГ М.

Давно, когда я работал в аукционном доме «Сотбис», двое сомни- тельного вида швейцарцев принесли нам доисторическую находку, золотые драгоценности: ожерелья, браслеты, обручи для волос, деко- ративные пластинки. Они сказали, что это из Центральной Европы, но  я понял, что вещи – иберийского происхождения. Мы  выписали им квитанцию, и они ушли.

У нас в библиотеке была книга по  доисторической Иберии. Там я нашел иллюстрации с изображениями нескольких из этих предме- тов,  которые, как было указано, принадлежали мадридскому Фонду дона Хуана Валенсийского.

Я дозвонился до фонда по международному телефону и попросил соединить меня с куратором.

–  Так золото у  вас?  –  воскликнул он  возбужденным голосом. – Замечательно! Его у нас украли. Подержите его у себя. Мы  сообщим Интерполу… Простите, как, вы сказали, вас зовут? Мистер Ча?… Чат?… Чатвин! Мы с вами свяжемся. Огромное вам спасибо!

На следующее утро, часов в одиннадцать, когда я был на работе, мне позвонили из нашей приемной и сообщили, что меня дожида- ется герцог М.

Это был седовласый испанский гранд старой закалки. Так носить черную шляпу умеют лишь испанские гранды. Я провел его  в ком- нату для посетителей и пошел за спрятанным в сейф золотом.

Дрожа от возбуждения, герцог М. один за другим брал в руки пред- меты. Все было на месте.

– Не могу выразить, до чего я вам благодарен, – сказал он. – Если бы вы знали, что мне пришлось пережить. Эти швейцарцы пришли

к нам, выдавая себя за археологов, и мы разрешили им ознакомиться с коллекцией. Они ее похитили. Я отвечаю за фонд. Если бы золото не нашлось, мое имя было бы покрыто ужасным позором.

Мы   договорились, что отнесем золото обратно в  сейф и будем ждать указаний от Интерпола.

Герцог М. дал мне свою визитную карточку и пригласил загляды- вать, если окажусь в Мадриде.

По  дороге к выходу мы проходили мимо президента «Сотбис», который разговаривал со  специалистом по  испанской живописи. Я заметил, как специалист шепнул что-то президенту, и тот устре- мился вперед, чтобы представиться.

– Про вашу замечательную коллекцию картин всегда столько говорят…

«Всегда» означало тридцатью секундами раньше.

– Как же, непременно заходите их посмотреть, – сказал герцог М. Он вынул из бумажника вторую визитку:

– Когда будете в Мадриде, в любое время, буду счастлив пригласить вас на обед.

Прошло несколько лет. Я ушел из «Сотбис» – или «Пособникс», как любит называть эту контору один мой друг. Одну зиму я про- вел,  шатаясь по Западной Сахаре. В апреле ко мне приехала жена, и мы вместе отправились в двухнедельную поездку по Марокко.

На взлетной полосе в Касабланке нас поджидала «Каравелла» Ко- ролевской марокканской авиакомпании, чтобы отвезти в Париж, где  мы собирались пересесть на лондонский рейс. Еще там стоял самолет Иберийских авиалиний, который должен был лететь в Мад- рид, по расписанию на двадцать минут раньше нашего.

–  Скорее! –  сказал я Элизабет. –  Поехали в  Прадо, посмотрим картины.

Сотрудники аэропорта запихнули нас на борт.

В Мадриде стоял мороз. Остановившись в убогой гостинице, мы дрожали от холода. На следующее утро я позвонил герцогу М. спро- сить, нельзя ли мне посетить Фонд дона Хуана Валенсийского.

– Вы  непременно должны прийти на обед, – сказал герцог М.  – Сегодня вам удобно?

– Боюсь, что нет, – ответил я. – Мы  приехали из марокканской пустыни, у нас нет приличной одежды.

– Одежду мы вам найдем, – сказал он. – У моего сына много костю- мов. А у жены вашей какой размер?

– Она невысокая, – ответил я, – и стройная.

– Найдем что-нибудь. Ждем вас без четверти час.

Мы  позвонили в двери. Дворецкий провел каждого в отдельную спальню. В  моей было несколько серых костюмов, выстроенные рядком черные туфли, рубашки, носки, запонки и серебристые шел- ковые галстуки.

Я был грязен. Я умылся и оделся. Очень боялся, как бы  не запач- кать раковину. Мы с Элизабет встретились в коридоре. На ней было изумрудное платье от Баленсиага. Мы пошли к гостям.

В салоне было несколько картин Гойи, а в столовой – великолеп- ная коллекция Гварди257. Разговоры были замечательны, обед пре- восходен. Три месяца до этого я ел пальцами и потому за столом вел себя, наверное, неподобающим образом.

– Я ушел из «Сотбис», – сказал я герцогу М.

– Рад слышать, – улыбнулся он. – У нас произошла чрезвычайно неприятная встреча с одним из их людей. Уилсон – так его, кажется, звали. Он позвонил спросить, нельзя ли взглянуть на мою коллек- цию. Разумеется, после нашей с вами  приятной встречи я пригласил его пообедать. А он принялся втолковывать мне, за какую цену моих Гварди можно было бы продать с аукциона. Пришлось указать ему на дверь.

– В разгар обеда?

– Да.

– Скажите, удалось ли Интерполу поймать тех воров? – спросил я.

– Удалось…

После мы, все в той же одежде – которую мы позаимствовали еще на три дня, – отправились домой к одной пожилой даме, бывшей в числе гостей.

Она была знаменитым искусствоведом, специалистом по  Сурба- рану258. Она провела нас к себе в спальню. Стены там были белые. Стояла кровать под балдахином с  белым покрывалом, а  штор не было. Там было распятие. На тумбочке у кровати лежали четки и

католический требник. На стене напротив кровати висела картина, размером около четырех квадратных футов, –  «Святая Вероника» Эль Греко.

БЕЙ

Одной из первых моих должностей в  «Сотбис» была должность швейцара в отделе греческих и римских древностей. Когда прово- дился аукцион, я,  надев серую униформу, стоял за  стеклянными витринами и следил, чтобы потенциальные покупатели не хватали руками выставленные предметы.

Как-то утром там появился пожилой, старомодный господин в черном пальто с каракулевым воротником, в руке у него была чер- ная тросточка с  серебряным набалдашником. Судя по  его  слаща- вому взгляду и приглаженным усикам, передо мною был пережиток Османской империи.

–  Не покажете ли вы  мне что-нибудь красивое? –  спросил он. – Только не римское – греческое!

– Отчего же нет, – ответил я.

Я показал ему фрагмент аттического сосуда, белофонного лекифа работы Мастера Ахилла с  изящнейшей  росписью в  золотисто- коричневатых тонах – фигурой обнаженного мальчика. Это был экземпляр из коллекции лорда Эльджина259.

–  Ха!  –  воскликнул пожилой господин. –  Вижу, у вас  есть вкус. У меня тоже есть вкус. Мы с вами подружимся.

Он протянул мне свою визитку. Я  наблюдал, как черное пальто удаляется в глубь галереи.

Поль А. Ф.-бей

Великий камергер при дворе короля Албании

«Вот как, – сказал я себе. – Камергер при дворе Зогу»260.

Свое слово он сдержал. Мы с ним подружились. Он наезжал в Лон- дон по  каким-то делам, связанным с албанцами в  изгнании. Бес- покоился за  королеву Жеральдину в  Эшториле. Сокрушался, что королю Леке в Мадриде приходится зарабатывать на жизнь, занима- ясь недвижимостью.

Он говорил о произведениях искусства, некогда ему принадлежав- ших. Свои фовистские работы Брака и картины Хуана Гриса261 он продал en  bloc262 австралийскому  коллекционеру  Дугласу Куперу. Он говорил о превосходной фазаньей охоте в краях своих предков.

В Албании он ни разу не был, всю  жизнь провел между Швейцарией и Александрией. Известно ли мне, спросил он  однажды, что прави- тельство Энвера Ходжи263 – тайная ложа гомосексуалистов?

– По крайней мере, такие у меня имеются сведения.

Скоро я понял, что бей – не покупатель, а продавец. Его стеснен- ные обстоятельства время от времени вынуждали его распрощаться с тем или иным произведением искусства. Не заинтересует ли меня, несколько робко осведомился он,  возможность приобрести кое- какие пустяки из его коллекции?

– Безусловно, – ответил я.

– Так, может быть, я покажу вам парочку вещей в «Ритце»?

Денег у меня почти не было. Дирекция «Сотбис» полагала, что у людей вроде меня вдобавок к нашей жалкой зарплате имеются част- ные средства. Что мне было делать? Питаться воздухом? Я зараба- тывал немного сверху, приторговывая антиквариатом, пока наш президент не велел мне прекратить. Негоже сотрудникам торго- вать произведениями  искусства – такие действия не способствуют потенциальным продажам на аукционе.

Мне казалось, что это несправедливо. Так поступали почти все, кто занимался искусством.

Однако в случае с беем моя совесть была чиста. Он отказывался продавать что-либо на аукционе. Полагаю, ему невыносима была мысль о том, что в день показа его вещи будут трогать люди из толпы, те, у кого нет «вкуса». Кроме того, он хотел мне все подарить. На его

постели в «Ритце» были разложены изысканные предметы: грече- ская бронза архаического периода, фрагмент мозанской раки, визан- тийская камея, египетская зеленая сланцевая палетка додинастиче- ского периода и многое другое.

– Нравятся они вам? – озабоченно спрашивал он.

– Да.

– В таком случае я вам их  дарю! В отношениях между друзьями, у которых есть вкус, о деньгах не может быть и речи!

Я заворачивал сокровища в бумагу и, отнеся к знакомому дилеру, выяснял, сколько за  них можно выручить. Одну-две вещи я всегда старался оставить себе.

На другой день обычно звонил телефон.

– Чатвин, у вас не найдется немного времени выпить со мной?

– Разумеется, бей.

Мы встречались в баре отеля «Ритц».

– Чатвин, я хотел вас попросить о парочке одолжений. Знаете, пере- водить средства в разные концы Европы – дело крайне утомитель- ное. Банки нынче не идут навстречу клиенту. Оказывается, я поиздер- жался за эту поездку. Не могли бы вы мне помочь кое-что уладить?

– Да, конечно.

– Я потратил несколько больше обычного на портного. Три или четыре костюма. Четыре пары туфель от  «Лобба». А тут еще ста- рушка «бентли»! Ей потребовался новый радиатор.

– Попробую что-нибудь сделать, – отвечал я.

Я шел к портному и спрашивал, сколько должен ему бей. Шел к

«Лоббу». Узнавал у «Джека Баркли» стоимость радиатора. Цены бея чрезмерными не были, однако в конце мы всегда торговались, как принято на Востоке, – без этого какая же сделка.

– Чатвин, вы не могли бы переговорить с администратором «Ритца»? Я  собирался отправиться  в  Швейцарию на той неделе, в  субботу.

– Исключено, бей. Предлагаю ближайший понедельник.

– Увы, это невозможно. Во вторник леди Тернбулл устраивает кок- тейль для Англо-албанского общества. Я как камергер обязан прийти.

– Тогда в среду?

– В среду так в среду.

– И больше, после сегодняшнего, никаких звонков?

Так продолжалось два  или три года. Теперь мне порой случается пролистывать каталоги какого-нибудь американского музея или выставки древнего искусства, и там, на иллюстрации во весь лист, то и дело попадается какой-нибудь предмет или картина, перешедший от  бея  ко  мне: «Уникальный кикладический мраморный сосуд…»,

«Мраморная голова юноши с аттической плиты конца пятого века из Пентелик…», «Белая мраморная голова мальчика, приписывае- мая Дезидерио да  Сеттиньяно…», «Картина “Насмехание над Хри- стом”, темпера, холст, работы подражателя Мантеньи, возможно, Мелоццо да Форли…»

У нас остался один предмет из коллекции бея  – кольцо, подарен- ное мною жене по случаю нашей помолвки. Это греческое кольцо из электрона, сплава золота и серебра, конца пятого века до нашей эры. Бей купил его в 1947 году у каирского торговца по имени Тано. Пола-

гаю,   оно из сокровищницы Телль-эль-Масхута264,  большая часть

которой сейчас находится в Бруклинском музее.

Резное изображение на нем – раненая львица, которая зубами и лапой пытается вырвать из своего бока охотничье копье. Не самый подходящий подарок к помолвке, но мне это кольцо кажется самым прелестным из всех виденных мною греческих колец.

Я пишу о бее,  потому что таких, как он,  больше никогда не будет. В чем-то его жизнь, подозреваю, была фальшивкой. Вкус же  остался юным и незамутненным.

МУХА

Когда мне было двадцать два,  одним из моих самых близких дру- зей целый год  был старик по  имени Берти Ландсберг. Разница в возрасте между нами составляла шестьдесят лет. Он был бразиль- цем, по  происхождению – немецким евреем. Его вырастили тем- нокожие няньки, и во взгляде его  была тропическая истома. У его

семейства имелся участок «бесполезной» земли, «размером где-то с Бельгию».

Учился он  в кембриджском Тринити-колледже, потом отпра- вился в Париж. По  его  заказу Матисс написал кубистский портрет его  сестры Ивонны. Мать отказалась заплатить за  картину. Его привлекал Пикассо. Он купил и восстановил один из самых уны- лых домов в  мире, виллу Мальконтента на канале Брента возле

Венеции, построенную Палладио265.

Я  повез его  в  Венецию на биеннале. Мы   восхищались Джако- метти. Аршиль Горки ему не понравился266. Когда мы пришли в советский павильон, он  сказал: «По крайней мере, в этом есть жут- кая энергия».

Он научил меня одной вещи: для того, чтобы произведения искус- ства оставались живыми, никогда не следует их  покупать и прода- вать – только дарить или обменивать. Для парня, толкающего кар- тины на «Сотбис», это была новость. Он подарил мне прелестный фрагмент греческой мраморной скульптуры архаического периода. Во время одного из своих кризисов я его продал и с тех пор чувствую себя виноватым.

Жена  Берти, Доротеа, когда-то была старой девой из  Бостона, застрявшей в Венеции после того, как Америка вступила в войну. Он повез ее  в Бразилию. Показал ей барочные города Минас-Жерайс, Оуро-Прето и Конгоньяс-до-Кампо.

Номера в  бразильских деревенских гостиницах –  клетушки, где можно повесить гамак. Как-то ночью Берти пожаловался из-за стены:

– Похоже, у меня в москитной сетке дыра. Кусают, прямо сил нет.

– Возьмите мою, – предложила Доротеа.

«Вот на такой женщине я готов жениться», – сказал себе Берти. Моя будущая жена, Элизабет, была американка. Однажды она рас-

сказала мне историю, услышав которую я тоже подумал: на этой женщине я готов жениться.

Ее  лучшей подругой в Рэдклиффе была дочь директора вашинг- тонской Национальной галереи. В те годы одна очень богатая пара,