Андрей Рубанов. Йод. АСТ, 2010

Много чего повидавший, испытавший и уже описавший Андрей Рубанов продолжает начатое. Траектория пути его героя в романе «Йод», тоже Рубанова и тоже Андрея, такова: рэкет — крупный бизнес — тюрьма — жизненный тупик с планами о мести предавшему другу — работа пресс-секретарём мэра Грозного — опять тупик — малый бизнес – и вновь тупик с очередной попыткой изменить жизнь… Линейность повествования не соблюдается – флэшбек на флэшбеке. Сюжетной вязью автор пренебрегает, предлагая читателю бурный поток: мыслей, отдельных историй, лирических отступлений… Исток всего этого: «Мне неизвестно, кто я». Причина: «Жизнь становится сложной, непонятной, а человек — существо простое… он не выдерживает давления системы, которую сам же создал». Следствие: «Я утратил веру во всесилие красоты и гармонии» и «Я верю в уродливое. Уродливое всегда честнее», а красивое в уродливое перековывается разрушением, то есть насилием — «Я его уважаю, насилие».

Итак, остановка, муки осмысления, перезагрузка («Счастье – в переменах»). По сути — исследование самого себя посредством саморазрушения. Что там у нас? Водка, гашиш, мухоморы, скальпель. Последнее – в буквальном смысле, под лозунгом «Разрежь себя» — этакий эффект знаменитого кадра из «Андалузского пса», в котором бритвой — по глазному яблоку. Шок, процедура чередования мёртвой и живой воды, чтобы острее чувствовать.

Рубанов про «Йод»: «Эта книга — о насилии. О пороках. Вы спрашивали, что такое расчеловечивание. Я совок и воспитан на Павлике Корчагине. У нас — совдеповских бастардов — была надежда, что человек — это звучит гордо. Как только рухнул СССР, выяснилось: нет, не звучит. Я верю, что мы до сих пор оплакиваем крах проекта «улучшенного» человека. Мы обнаружили, что пороки неискоренимы, что они пребывают глубоко в нашей природе, что без насилия, без тяги к разрушению себя и окружающего мира, без водки, азартных игр и так далее мы не можем. Я не покривлю душой, если скажу, что это тема всех моих книжек. Мы должны переоценить человека. Да, быть человеком — хорошо, но надо оценивать его трезво. Я помню, как в 1990 году закрывались книжные магазины и вместо них открывались казино и бордели. Не знаю, как другие, а я не могу этого забыть».

Что есть, то есть. Горьких строк в романе хватает: и о русском бизнесе, и о госсистеме, и о скурвившейся красоте, и об отсутствии национальной идеи (это отсутствие, по уверению автора, вскоре и станет главной национальной идеей). Если суммировать, то: «Никто ничего не запускает и не строит! Мне пихают футбол, Олимпиаду в Сочи и «Евровидение» за сорок миллионов долларов. Вокруг меня картон и пластмасса. Я устал от картона, я устал от пластмассы».

Социальная критика прорежена проблемами внутреннего выбора и определением метафизических координат героя. Например, что правильно — зарабатывать на достойную жизнь тем, от чего тошнит, или за малые деньги заниматься тем, что нравится? Или — а что такое реальная жизнь?

Стилистические особенности рубановского текста можно охарактеризовать словосочетанием «как на духу» или «как на ладони». Он и сам это декларирует: «Вот в такие времена — когда из Космоса выпадаешь в Хаос — и пишутся неудачниками дневники. Когда нет абсолютно никакого желания организовывать свою боль и ярость в нечто связное, а тем более сюжетное (это была бы уступка миру!), — и ты швыряешь на бумагу свои мысли в их первобытном виде». Впрочем, приёмы «организованные» тоже имеются. Вроде постоянных лирических перечислений с целью идентификации. Например, за «тут я чувствовал себя среди своих» (сфера малого бизнеса) следует набор казалось бы разношёрстных, но тщательно подобранных определений: «Тут поэтам наливают, но в долю не берут», «Тут уважают группу «Чиж и компания» и биатлон», «Тут мужчины стригуться коротко, чтобы меньше возиться с волосами» и т. д.

Рубанов совершенно не стесняется выглядеть как-то там не так. А если он и не дотягивается до каких-нибудь эстетических планок, то тут же ссылается на особенности своего стиля: «Я уличный автор. Трэш делаю. Только умный трэш. Не зря Троицкий в твоем присутствии назвал мою книгу «гиперсоцреализмом». Добавим, рубановский трэш – это брутальная проповедь капеллана прямо на поле боя, где даже матерный рык в строку, где лучше быть юродивым, чем нести пустые благоглупости. Поэтому неудивительно, что Рубанов уважает Буковского и «Бойцовский клуб», считает книгу — бомбой, и часто нарочито неточно цитирует не из чего-нибудь, а из «Как закалялась сталь»: «Сдохнете от кокаина без наших сабель» (на самом деле — «Сдохнете и без наших сабель от кокаина»).

Рубанов почти не верит в вымысел, пишет почти только о себе и почти об одном и том же. Но до конца, до дна выбирая свои заботы, соображения, боль. Честно говоря, он чересчур многословен (сократить бы его текст вдвое — вышло бы ярче), он не слишком оригинален в своих путешествиях на край ночи и тем более в своих возвращениях домой. Он изрекает банальности («В этой стране мало работают, много пьют и гадят. Но зато тут интересно»). В конце концов, он просто нюхает йод — «Его запах хорош, он необычен и остр, он очищает мозг». И хочет верить в человека. Так, что со своими проповедями превращается-таки порой в мудрого Йоду из «Звёздных войн». Но зато, даже если бы Рубанова не было, он всё равно и обязательно бы появился. Потому что нужен. Потому что он — яростный изобретатель велосипедов в стране с очень-очень плохими дорогами.

Павел Тимошинов