Шарлотта Линк «Хозяйка розария» ОЛМА Медиа Групп 2012

ГЕРНСИ, ИЮНЬ 1941 — ИЮНЬ 1942 ГОДА

Поначалу Беатрис испытала большое облегчение от того, что отношения между Эрихом и Хелин в какой-то степени наладились. Но потом она заметила, что под тонким покровом показного благополучия осталось прежнее напряжение, и в этой неявной, скрытой форме, оно внушало Беатрис еще больший страх. Было такое впечатление, что она сидит на бочке с порохом, которая вот-вот взорвется.

Летом 1941 года обстановка в доме стала еще хуже. Весенняя депрессия Эриха осталась позади. Весной он, по большей части, был подавлен, погружен в себя, но к окружающим относился с необычной для него мягкостью. Но теперь он вступил в другую фазу. Он преодолел депрессию, снова обрел энергию и силу. Иногда он вел себя приветливо и покровительственно, но чаще бывал агрессивным и злобным. Так как теперь он не отваживался обрушивать свой гнев на Хелин, Эрих отыгрывался на Жюльене и Пьере. Он награждал их издевательскими кличками, вечно был недоволен их работой, хотя они надрывались изо всех сил.

— Вы лодыри, ленивое дерьмо, — сказал он однажды, обойдя сад и увидев, что не высохла краска на свежевыкрашенной скамейке. Эрих из-за этого решил, что французы очень медленно работают. — Вы знаете, отчего так происходит? От хорошей жизни вы стали тяжелыми, толстыми и неповоротливыми. Вы слишком много жрете, много спите, но дальше так продолжаться не может. Не так ли? Вы сами не находите, что надо что-то изменить?

Пьер и Жюльен молча стояли перед ним, держа в руках шапки и опустив головы. Однако Беатрис, издалека наблюдавшая эту сцену, видела, что Жюльен иногда поднимал на Эриха темные глаза, в которых сверкала ярость, и девочка поняла, как невыносимо для него это унижение, которое он вынужден был молча терпеть.

— Сегодня вы больше не получите ни еды, ни питья, — сказал Эрих, — а с завтрашнего дня я вдвое уменьшаю ваш рацион. Посмотрим, может быть, после этого работа пойдет веселее.

Было еще утро, за завтраком Жюльен и Пьер выпили по чашке кофе и съели по два куска хлеба. Предстоял долгий рабочий день, к тому же, очень жаркий. Обычно оба француза могли в любое время подойти к двери кухни, которая через веранду выходила в сад, и попросить воды. Кроме того, пленных кормили обедом и ужином. Хелин была в ужасе, когда Эрих приказал ей не давать сегодня французам ни еды, ни питья.

— Это бесчеловечно, Эрих. Должны же они хотя бы пить воду! Они ничем не заслужили таких мучений.

— Они оба должны понять, что значит работать, — строго возразил Эрих, — и я буду учить их так, если они не понимают по-другому. Вот увидишь, как сразу улучшится их дисциплина.

Эрих ненадолго задумался, потом вышел в сад и объ­явил, что с сегодняшнего дня начнется сооружение альпинария. Эрих и раньше говорил об этих своих планах. Он буквально влюбился в идею насыпать живописную груду камней в том месте, где одна сторона сада круто спускалась к дороге, а в промежутках насадить розовые кусты. Обломки скал можно было натаскать из Пти-Бо.

Солдату, охранявшему французов, было приказано сопровождать их к бухте и обратно, чтобы им в голову не пришла какая-нибудь глупая мвсль.

— Им придется изрядно походить, — сказал он, — и я надеюсь уже сегодня вечером увидеть результат. Никаких долгих перерывов. Они оба должны понять, что значит трудом зарабатывать хлеб насущный. Мне в этой жизни тоже ничего не дарят.

Он сел в машину, и Виль повез его на объект. Оккупанты начали строить неподалеку от Ле-Вариуфа подземный госпиталь, и Эрих надзирал за ходом строительства. Отсутствовать он будет целый день.

Беатрис пошла в школу, но весь день думала об обоих французах. Мэй сразу поняла, что подруга сильно расстроена, и когда спросила, в чем дело, Беатрис ответила, что очень боится за Жюльена и Пьера.

— Мои родители говорят, что пленным рабочим очень плохо, — сказала Мэй, понизив голос. — Папа несколько раз лечил их, когда они заболевали. Обычно немцы привлекают для этого своих врачей, но иногда их не бывает… Папа говорит, что часть рабочих в ужасном состоянии. Многие умирают.

Она откусила от бутерброда с сыром, принесенного из дома и озабоченно посмотрела на Беатрис.

— Ты думаешь, что мистер Фельдман хочет уморить французов голодом?

— Ерунда, — раздраженно ответила Беатрис. Широко раскрытые синие глаза Мэй и писклявый голос частенько вызывали у нее раздражение. — Он хочет их помучить, а это тоже очень плохо. Никогда не знаешь, что взбредет ему в голову в следующий момент.

Школа закрылась уже в полдень, что случалось нередко из-за нехватки учителей. Было очень жарко, в воздухе дрожало марево, а над морем стлался прозрачный туман. Последним был урок немецкого. Мэй ничего не понимала, и Беатрис всю дорогу от Сент-Мартина до дома объясняла ей правила. Для нее самой чужой язык уже не представлял никаких трудностей. Она бегло говорила по-немецки с Эрихом и Хелин, и даже сны снились ей иногда по-немецки. У Мэй, напротив, были с немецким большие трудности: у нее заплетался язык и она так сильно заикалась, что понять ее не могли ни англичане, ни немцы.

Когда они вошли в деревню и оказались перед домом доктора Уайетта, Мэй все еще ничего не поняла, и подруги договорились встретиться завтра утром и еще раз повторить материал. Дальше Беатрис пошла одна. Слева и справа, в садах, зеленела высокая трава, цвели последние одуванчики, буйно росли папоротник и наперстянка. Дни стали бесконечно длинными, а ночи светлыми, исполненными какого-то буйства, не дававшего спать ни людям, ни животным. Беатрис вспомнила, что Дебора всегда говорила, что в июне чувствует себя так, словно выпила игристого вина. «И томительно! Так томительно! Когда до поздней ночи я вижу на западном горизонте светлую полоску, мне всегда кажется, что там, за этим освещенным горизонтом меня кто-то ждет, кто-то зовет и манит меня, и мне так хочется откликнуться на этот зов…»

Эндрю в таких случаях обычно удивленно вскидывал брови.

— Должен признаться, что такие слова заставляют меня задуматься, — говорил он. — Ты похожа сейчас на молоденькую девушку, которая грезит о великой любви. Наверное, я перестал тебя удовлетворять.

Дебора смеялась и обнимала Эндрю, показывая Беатрис, что они просто шутят. Но Беатрис знала, что мать иногда всю ночь напролет просиживала в саду и, не отрываясь, смотрела на светлую полоску на западе. Мать удивила ее этим три или четыре раза, когда Беатрис тоже не спалось. Все тело Деборы было напряжено, в глазах проступало отчуждающее, пугающее отчаяние. Беатрис не осмелилась спросить мать, в чем дело, на цыпочках поднялась в свою комнату и зарылась в одеяло. Уверенность ее в том, что она живет в святом мире, сильно поколебалась; Беатрис не могла объяснить поведение Деборы, но почувствовала, что на самом деле ее мать не так счастлива и спокойна, как кажется. Однако за прошедшие годы Беатрис убедилась, что беспокойство матери начиналось в мае, достигало кульминации в июне, а в июле неизменно проходило. Все дело было в белых ночах. Как только ночи становились темнее, к Деборе возвращалась ее жизнерадостность и веселый смех.

Июнь наступил, и теперь мысли о матери стали неотвязными. Может быть, она и в Англии выходит по ночам на улицу, садится в траву и дрожит от предчувствия неведомого ей события, наступления которого она ждет так, как не ждала ничего в жизни? Или мысли и тревога за дочь так сильны, что отодвинули все остальное на второй план?

Беатрис была уверена, что когда-нибудь снова увидит своих родителей. Любая другая мысль была бы для нее невыносимой, но иногда девочка боялась, что в промежутке что-то произойдет, и это что-то изменит все настолько, что станет невозможно начать жизнь с того момента, в который она так внезапно прервалась. Они никогда не обретут прежнего покоя. Они будут жить с запечатленными в памяти картинами, со страхом, который будет преследовать их в сновидениях. Да и сколько времени еще пройдет до того, как немцы завоюют весь мир или сдадутся своим противникам?

«Может быть, все это продлится так долго, что я стану взрослой, — со страхом думала Беатрис, — и мама и папа при встрече просто не узнают меня. Я стану другой, и при встрече мы просто не будем знать, о чем говорить». Она была расстроена, когда дошла до дома. Жара тоже не улучшала настроение. Раньше на нее не действовали ни солнце, ни ветер, ни дождь, но с некоторых пор у Беатрис появились головокружения, особенно, когда было слишком жарко или слишком холодно, и тогда она чувствовала себя усталой и изможденной.

— Ты просто очень быстро растешь, — сказала ей Хелин. — С прошлого года ты выросла на целых десять сантиметров.

Беатрис тащилась по дорожке к крыльцу. Ей страшно хотелось есть и пить. Вдруг она увидела Жюльена и Пьера, которые под присмотром охранника укладывали друг на друга каменные глыбы, притащенные ими с берега моря. Лица французов заливал пот, одежда липла к телу. У Жюльена был такой вид, словно он вот-вот упадет, что только силой воли он еще держится на ногах. Солдат уютно устроился в тени бука и лениво покуривал, время от времени отхлебывая воду из фляжки. В правой руке он держал пистолет.

Беатрис со всех ног бросилась в дом. Хелин стояла в кухне и резала помидоры на салат.

— Как хорошо, что ты пришла! — воскликнула Хелин. — Салат почти готов. Тебе обязательно надо поесть, ты такая бледненькая!

Беатрис поставила в угол школьную сумку.

— Надо дать поесть Жюльену и Пьеру. И попить тоже. Они оба почти без сил.

Хелин подняла на Беатрис несчастные глаза.

— Я не могу. Ты же слышала, что сказал Эрих.

— Но они же так тяжело работают! На улице страшная жара. Хелин, мы должны им что-нибудь дать!

— Мы не можем рисковать. Солдат все расскажет Эриху. В этом нет никакого смысла, Беатрис. Мне очень жалко их обоих, но мы ничего не сможем изменить.

Они молча принялись есть салат. Полчаса спустя они увидели, как оба француза идут в сад. За ними шел охранник. Очевидно, у них был перерыв, так как оба, тяжело дыша, без сил повалились в траву, вытирая с лиц пот. Солдат закурил следующую сигарету. Сделав пару шагов взад и вперед, он внимательно посмотрел на измотанных людей, решил, что едва ли они смогут встать, и торопливо исчез в кустах.

Едва он скрылся из вида, как приподнялся Жюльен. Он шатаясь встал на ноги и неуверенно шагнул. Мокрое от пота лицо было бледным, как у мертвеца. Он побрел к приоткрытой двери кухни.

— Пожалуйста, — хриплым, надтреснутым голосом произнес он, — воды. Всего один глоток.

Беатрис тотчас подставила стакан под водопроводный кран, но Хелин схватила ее за руку.

— Нет! Ты представляешь, как он разозлится!

Беатрис отдернула руку.

— Мне все равно! Он же сейчас потеряет сознание!

Губы Жюльена потрескались, он тяжело дышал. Глаза лихорадочно блестели.

— Прошу вас, — повторил он, — всего один глоток. Мне и Пьеру.

Пьер тоже встал и дотащился до кухни.

— Пожалуйста, немного воды, — повторил он просьбу товарища.

Беатрис не успела наполнить стакан, как из сада вынырнул солдат и тотчас снял пистолет с предохранителя.

— Что здесь происходит? — заорал он.

Беатрис вышла на порог со стаканом воды.

— Им нужна вода. Они же иссохли от жажды.

— Так скоро не иссохнешь, — сказал солдат. — Вылейте воду, барышня! У меня приказ господина майора!

— Вы не можете так поступать, — умоляюще воскликнула Беатрис, — они же так тяжело работают, а на дворе так жарко!

Но солдат был неумолим.

— Это вы можете обсудить с господином майором. У меня приказ, и мне ни на черта не нужны неприятности!

Беатрис взглянула на Хелин.

— Хелин…

Та беспомощно подняла руки.

— Я не могу ничего сделать. Мне очень жаль, но я не могу ничего сказать.

— Я только выполняю приказ, — стоял на своем солдат и направил оружие на обоих пленных. — Прочь, пошевеливайтесь. Пора приниматься за работу.

Беатрис почувствовала сильное головокружение.

«Ну что это такое, — подумала она, — почему мне все время так плохо?»

— Вы не люди, — закричала она. — Как вы можете это делать? Как вы сами можете выносить то, что вы делаете?

— Пожалуйся господину майору, — ответил солдат, но голос его звучал теперь как будто издалека, сквозь ватную стену, внезапно возникшую между ним и Беатрис. Она поймала взгляд Жюльена, взгляд, исполненный печали и ненависти и немой благодарности Беатрис за ее мужество, с каким она бросила вызов приказу Эриха. Этот взгляд пробудил в ней какое-то незнакомое чувство, которое она не смогла бы выразить или объяснить словами. Но она не успела разобраться в нем. Ватная стена надвинулась на нее, заползла в глаза и уши, окутала все тело, и наконец весь мир вокруг погрузился в черный непроглядный мрак.

 

Она лежала на кровати и пыталась вспомнить, что с ней произошло. Она с удивлением обнаружила, что лежит в кровати, одетая в школьную форму. Почему она легла в ней спать?

Но в этот момент над ней склонилось хорошо знакомое лицо доктора Уайетта.

— Ну, вот, теперь юная дама наконец-то вернулась к нам. Долго же ты спала, Беатрис, а до этого, вообще, отсутствовала.

— Что случилось? — спросила она и торопливо села, но тут же почувствовала такую слабость и головокружение, что тихо застонала.

Из угла тотчас вышла бледная Хелин.

— У тебя что-то болит? — спросила она.

— Нет, у меня только кружится голова. Но мне уже лучше.

— Я оставлю здесь капли. Ты будешь принимать их каждое утро и скоро снова будешь здорова, — сказал доктор Уайетт. — Все дело в том, что в последнее время ты слишком быстро растешь, вот и все. Рост тела иногда сильно обременяет организм, — добавил он и повернулся к Хелин. — Вот кровообращение и выбивается из сил, — доктор говорил медленно, отчетливо выговаривая английские слова, чтобы Хелин могла его понять. — К тому же эта невыносимая жара… давненько не было такого жаркого июня. Но не стоит волноваться, все будет хорошо.

— Она так неожиданно упала, — сказала Хелин, — и я так разволновалась, что просто не знала, что мне делать.

— Ничего страшного не случилось, — успокоил ее доктор Уайетт, — и я не думаю, что такой обморок повторится, — он закрыл саквояж, дружески подмигнул Беатрис и махнул рукой, видя, что Хелин хочет его проводить. — Не стоит труда, я сам найду дорогу. Оставайтесь с больной.

— Какой милый человек, — сказала Хелин, когда врач вышел за дверь. — Как хорошо, что он пришел.

Хелин выглядела усталой и встревоженной.

«Она всегда все драматизирует», — подумалось Беатрис.

— Ты пришла в себя еще на кухне, — пустилась в объяснения Хелин, — но не могла встать. Пьер попытался отнести тебя в комнату, но у него не хватило сил. Помог солдат… — она нервно сглотнула.

— Здесь, наверху, ты сразу заснула. Я позвонила доктору Уайетту, и он, к счастью, смог сразу приехать, — Хелин вздохнула. — Я так за тебя испугалась. Но, кажется, доктор Уайетт не нашел ничего необычного для твоего возраста. Боже мой, ну и денек!

Беатрис наконец полностью пришла в себя и поняла, что в саду происходит что-то странное. Из сада доносились голоса, команды, крики. Хлопали двери, отъезжали и подъезжали автомобили. Бешено лаяли какие-то собаки.

— Что там случилось? — спросила Беатрис. — Отчего такой шум?

— Пусть тебя это не волнует, — торопливо и одновременно смущенно ответила Хелин. — Я все объясню тебе завтра утром.

От этих слов Беатрис, естественно, пришла в себя окончательно.

— Нет, я хочу знать все сейчас. Мне уже хорошо, и я не упаду, что бы ты мне ни сказала.

— Ах, — сказала Хелин, — Эрих, конечно, страшно зол… но я ничего не могла поделать. Это… это просто несчастный случай. Ты упала в обморок, и нам всем пришлось что-то делать… мы же не могли просто тебя бросить, и…

— Хелин, — перебила ее Беатрис, — что случилось?

Хелин отвела взгляд.

— Жюльен исчез, — тихо сказала она, — во время этой суматохи. Он ухитрился бежать и бесследно исчез.

 

Всего просмотров: